Борис Привалов - Веселый мудрец. Юмористические повести

Хасан переоделся, влез на осла, спустил чалму почти на нос, подобрал бороду и затрусил навстречу дарам.

Случилось все точно так, как рассчитывал Насреддин. Охотник Вахоб, незаметно следовавший за Хасаном, рассказал потом все подробности.

Разбойники, завидя путника, напоминающего нужного им человека, выскочили навстречу и спросили:

— Как зовут тебя, странник?

— Насреддин, — прохрипел Хасан. — Я самый настоящий, самый знаменитый Насреддин-ходжа… Неужели не узнаете?

Тогда наемники кинулись на Хасана, стащили его с ишака и принялись избивать. Брат муллы заорал, но крик лишь подстегнул разбойников.

— Чем скорее мы его прикончим, — сказал один из них, — тем скорее он кончит орать!

И побои усилились; Тут бы Хасан и отправился к самому аллаху на тот свет, но в это мгновенье на дороге показался караван, который вез толстого судью.

Разбойники вскочили на коней и умчались.

Верблюды остановились возле Хасана.

А через несколько минут Вахоб, который направился домой прямо через пески, увидел в стороне от караванной тропы одинокого верблюда с двумя седоками: он мчался через пустыню мало кому известной старой дорогой.

Вахобу даже показалось, что один из седоков — Икрам, погонщик верблюдов, который отправился в соседний город с караваном тощего судьи…

На верблюде длинноносого Абдурахмана Икрам доехал до караван-сарая. Договорившись встретиться с длинноносым на другой день, Икрам, испуская стоны и прихрамывая, скрылся за углом. Тут он оглянулся и, увидев, что за ним никто не следит, вдруг перестал хромать и припустился бежать со всех ног.

Он бежал долго, потому что хижина бедняка Пулата, где жил Насреддин, находилась в другом конце города.

Насреддин разговаривал с друзьями. Увидев Икрама, он удивился:

— Что случилось? Или судья решил вернуться в город?

— Нет, — сказал Икрам, — я решил вернуться, чтобы передать тебе опасный разговор, который я случайно услышал. Наши верблюды встретили возле старого колодца Ак-Рамаз караван с новым судьей. Ох, какой он толстый — в два раза шире Абдуллы!

И погонщик Икрам рассказал и о беседе толстого и тощего, и о длинноносом шпионе Абдурахмане, который будет добиваться дружбы Насреддина, и о многом другом.

Он не забыл сказать и о том, что ему пришлось совершить обман, выдав себя за укушенного змеей.

— Ведь иначе Абдурахман добрался бы до города намного раньше, чем я, — оправдывался Икрам. — Пришлось солгать.

— Богатые люди лгут постоянно. Бедным ложь ни к чему, — сказал Насреддин. — Но ведь иногда приходится биться с врагом его же мечом. В сражении всякое случается. Будем считать твою ложь военной хитростью… Ведь начинается большая битва. Враги роют могилу мне, но хоронить в ней мы будем их!

Жадного богатея, бая Абдуллу, в городе никто не любил. Богачи, которые были победнее, завидовали ему. Родственники не могли дождаться, когда бай испустит дух и им достанется наследство. Ну, а среди бедняков не было человека, которому бы Абдулла не учинил в жизни какой-либо гадости.

У Абдуллы было много своих лавок на базаре, ему принадлежали две чайханы; вместе с Нурибеком он владел караван-сараем. Целые дни бродил Абдулла по городу — от одного своего заведения к другому. Тяжело дыша, подобрав полы халата, богач плелся по солнцепеку и бормотал:

— Все хотят меня обмануть, все хотят меня разорить… Хоть бы кто-нибудь пожалел меня, сироту!

Так как баю было больше шестидесяти лет от роду и родители его давно умерли, то он мог со спокойной совестью называть себя сиротою.

«Пожалел бы ты сам себя, — говорили ему, — ведь ты уже старик! Нельзя же тебе жить так, как ты жил в молодости! Время берет свое…»

«Нет! Не свое оно берет! А мое! Мое! Мое! — брызгая слюной, кричал Абдулла. — Время — вор! Оно взяло себе мою силу, мою молодость, мои годы! Все кругом хотят разорить меня, сироту! И те, кто не платит долгов! И те, кто берет в долг! И те, кто не хочет иметь со мною дела!»

И Абдулла спешил дальше, высматривая по дороге, не угостит ли его кто пиалой чая или миской плова.