Борис Привалов - Веселый мудрец. Юмористические повести

— Золото? — не выдержал ростовщик Керим. — Или Драгоценности?

— Золотую посуду? — мечтательно произнес чайханщик Шараф.

— Откуда у этого нищего оборванца золото? — усмехнулся сборщик налогов Улымас.

— Так что же было в сундуке? — нетерпеливо спросил Абдулла.

И даже одноухий слуга просунул в дверь свое ухо — так ему не терпелось узнать о содержимом сундука ходжи.

— В сундуке… — Нурибек многозначительно помолчал, — воры обнаружили… самого Насреддина! И этот нечестивец прятал лицо в ладонях!

— А зачем… зачем он залез в сундук? — запыхтел судья. — Он испугался и принял воров за убийц? Клянусь аллахом, убийца Насреддина сделал бы угодное пророку дело! Я бы даже наградил этого смельчака!

— Нет, ходжа не из трусливых, — продолжал Нурибек. — Он спрятался в сундук от стыда. «Мне, — сказал Насреддин ворам, — было очень стыдно перед вами. Ведь в доме даже украсть нечего… Ну, как я мог смотреть вам в глаза?»

— Хах-хах-хах! — забулькал было Длинный Нос, но под злыми взглядами богачей сразу затих.

— А мне рассказали, — начал толстый судья, — как у ходжи украли все вещи. Никто не слышал об этом? Однажды залез к Насреддину вор, связал все вещи в узел и вылез на улицу. И когда вор уже вошел в свой дом, то он увидел, что следом за ним входит в дом сам Насреддин и несет свое одеяло и подушку. «Что тебе нужно у меня в доме?» — спросил вор ходжу. И что, вы думаете, ответил Насреддин? «А разве мы не переезжаем сюда?»

— Хех-ха! — хихикнул мулла из-под бинтов.

— А когда лисица украла у Ходжи курицу, то он каждому цыпленку привязал на шею черную ленточку — знак траура, — усмехнулся Шараф.

— Как-то раз, — пробасил Улымас, — вор залез ночью к Насреддину, и сынишка ходжи стал будить отца: воры, мол. «Тише, — сказал ходжа, — не мешай дяде! Может быть, он и действительно что-нибудь найдет в нашем доме. Тогда мы испугаем его и отнимем находку…»

— Хватит, правоверные! — поднял руки Абдулла. — Мы здесь собрались не припоминать анекдоты об этом нечестивце ходже, а для важного дела.

Бывший подслушиватель бывшего великого эмира зажмурил глаз и многозначительно повертел носом: мол, у меня есть мысли.

Все приготовились слушать Абдурахмана, но Абдулла решил, что первым должен говорить достойнейший из собравшихся, и поэтому произнес:

— Ходжа славится среди бедняков как мудрый врачеватель. Его часто приглашают, чтобы излечить ту или иную болезнь. Если бы мы показали всем, что Насреддин ничего не смыслит в медицине, то он был бы опозорен.

— Да, да, да! — забасил Улымас. — Но для этого нужно придумать самые мудреные болезни.

— Или самые простые, — усмехнулся Абдулла. — Ходжа одинаково не разбирается ни в тех, ни в других. Заболеем… ну, кто? Я… Шараф… Улымас. Недуги придумают нам настоящие лекари, которые получат вознаграждение, после того как они уличат ходжу в невежестве. Я же еще, кроме того, хочу победить Насреддина в споре — у меня с ним старые счеты! Клянусь аллахом, ходжа больше не сможет провести меня!

— Сам пророк надоумил тебя! — зашелестел бинтами мулла.

— Если разрешите, — вмешался в разговор елейный голос Абдурахмана, — мне, недостойному, сказать не столь мудро и не так красиво…

— Разрешаю! Говори, — небрежно кивнул Абдулла.

— Я хочу испытать один верный способ, — произнес подслушиватель уверенно. — Вы знаете, что такое «превращение ишака»? А? Не знаете? Так я погубил несколько человек при дворе одного хана. Этим ловким обманом мы покажем всем, что аллах отвернулся от нечестивца Насреддина. А превращение произойдет с его любимым ишаком…

— Ну, что я говорил? — победно оглядел присутствующих толстый судья. — Абдурахман — великий человек!

— Мне нужно для этого фокуса только двух известных мошенников. Я знаю — они сидят в городской тюрьме, — сказал Длинный Нос.

— Назови их имена, — произнес судья, — и я их завтра же выпущу.

— В чем же заключается «превращение ишака»? — нетерпеливо спросил Абдулла.

Абдурахман подсел поближе, чалмы присутствующих склонились друг к другу, образовав сплошной круг. Шпион заговорил, но таким тихим шепотом, что даже слуга, у которого одно ухо слышало за два, и тот ничего не разобрал.