Пэлем Вудхауз - Том 5. Дживс и Вустер

Эсмонд Хаддок вытаращил глаза.

— Эй, алло! — произнес он и добавил еще три «алло» по привычке.

Казалось бы, человек в положении Китекэта, под угрозой посадки на целый календарный месяц, будет чересчур взволнован для нежностей, я бы нисколько не удивился, если бы со словами: «Да, да, конечно, но только в другой раз, ладно?» — он разнял обнимающие его Гертрудины руки. Но ничуть не бывало. Прижать ее к сердцу оказалось для него делом одного мгновения, и притом видно было, что в его глазах это — забота первостепенной важности, а уделять внимание мировым судьям ему сейчас некогда и не до того.

— О, Гертруда! — воскликнул Китекэт. — Сейчас, одну минуту, — отмахнулся он от Эсмонда, — О, Гертруда! — снова повторил он, адресуясь к той, которую держал в объятиях. И в точности так, как до него в аналогичном случае поступил полицейский Доббс, принялся осыпать ее запрокинутое лицо жаркими поцелуями.

— И-ик! — как одна тетя, сказали все четверо. И можно понять их недоумение и растерянность. Довольно необыденная ситуация — когда родная племянница ведет себя по отношению к гостящему лакею так, как их племянница Гертруда вела себя в данный текущий момент. Так что если они и икнули хором, то, я бы сказал, имели на то полное основание. Жизнь они прожили замкнутую, огражденную от веяний внешнего мира, и к таким новшествам были неподготовлены.

Эсмонд тоже оказался немного не в курсе.

— Это что такое? — задал он вопрос, которому гораздо уместнее было бы прозвучать из уст полицейского Доббса. Я даже заметил, что Доббс бросил на него ревнивый взгляд, должно быть, уязвленный нарушением авторского права.

Тараторка вышла вперед и продела руку Эсмонду под локоть. Видимо, сочла, что настало время для откровенного, мужского разговора.

— Это мой брат Китекэт, Эсмонд.

— Где?

— Вот.

— Вот это?

— Да. Он приехал под видом слуги из любви к Гертруде, очень трогательный сюжет, если хочешь знать мое мнение.

Эсмонд наморщил лоб. Выражение лица у него стало приблизительно такое же, как в день моего приезда, когда я ему объяснял, в чем суть моего анекдота.

— Давайте разберемся, — проговорил он. — Давайте все расставим по местам. Значит, вот этот субъект — не Медоуз?

— Нет.

— И не слуга?

— Нет.

— Но он — твой брат Китекэт?

— Да.

Лицо Эсмонда просветлело.

— Теперь я понял, — сказал он. — Все ясно. Привет, Китекэт. Как вы поживаете?

— Хорошо поживаю, — ответил Китекэт.

— Ну, и отлично, — радушно произнес Эсмонд. — Замечательно.

Тут он запнулся. Должно быть, из-за дружного лая своры теток, да еще он зацепился шпорой за ковер, ему почудилось, будто он на охоте, с губ опять едва не сорвался охотничий возглас, а рука вскинулась кверху, словно чтобы огреть плеткой лошадь по самому полезному месту.

Тети сначала лопотали не вполне внятно, но постепенно в их гомоне прорезался некоторый смысл. Они, оказывается, старались внушить Эсмонду, что неважно, если Китекэт — и Тараторкин брат, тем непростительнее его преступление, пусть же Эсмонд не отступается и вынесет ему суровый приговор.

Возможно, их аргументы произвели бы на Эсмонда большее впечатление, если бы он их выслушал. Но он не слушал. Его внимание было направлено на Китекэта и Гертруду, которые воспользовались свободной минутой, чтобы осыпать друг друга жаркими поцелуями.

— Вы с Гертрудой собираетесь пожениться? — спросил Эсмонд.

— Да, — сказал Китекэт.

— Да, — сказала Гертруда.

— Нет, — сказали тети.

— Погодите, — сказал им Эсмонд, подняв руку.

— Что для этого требуется? — обратился он опять к Китекэту.

Китекэт ответил, что, на его взгляд, самый верный путь — это немедленно рвануть в Лондон, чтобы утром пройти через все формальности. Лицензия у него уже есть, выправлена загодя, объяснил он, и он не предвидит никаких трудностей, которые не могла бы разрешить добрая старая контора регистрации браков. Эсмонд с ним согласился и предложил им воспользоваться его автомобилем. Китекэт сказал, что это очень благородно с его стороны, а Эсмонд сказал: «Пустяки».

— Будьте добры, помолчите, — добавил он, обращаясь к теткам, которые к этому времени перешли на леденящий душу вопль, какие издают в Ирландии феи — предвестницы беды.

Вот когда снова выступил вперед Доббс.

— Э-э… гм, — сказал он. Эсмонд нисколько не растерялся.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, Доббс. Вы, вполне естественно, жаждете арестовать виновного. Но подумайте сами, Доббс, как мало у вас данных в доказательство вашего обвинения. Вы говорите, что преследовали вскарабкавшегося на дерево человека при зеленой бороде и в клетчатом костюме. Но видимость была плохая, и потом, согласно вашим же собственным показаниям, вас беспрестанно поражал небесный гром, что не могло не сказаться на остроте вашего восприятия, и вполне возможно, что вы ошиблись. Вот вы говорите: при зеленой бороде и в клетчатом пиджаке, а не мог он быть бритый и в костюме спокойного синего цвета?