— Так.
— И один сказал: «Это Гатвик», а другой тип сказал: «Надо бы выпить». Правильно?
— Не совсем. Поезд остановился на станции Торнвик, а этот тип сказал, что, по его мнению, в тот день был понедельник.
— А на самом деле был не понедельник?
— Да нет же, дело в том, что они оба были глухие. Ну, и когда один сказал: «Это Гатвик», второй решил, что он говорит: «Вторник», — и ответил: «Я тоже». Вернее, нет, не так…
— Понимаю. Очень смешно, — сказал Эсмонд Хаддок. Он снова налил себе и, должно быть, при этом заметил мой страстный, жадный взор — наверно вот так голодный волк разглядывал бы встречного русского крестьянина. Эсмонд Хаддок вдруг встрепенулся, будто спохватился, что поступает не совсем по правилам.
— Послушайте, — произнес Эсмонд Хаддок, — а вам никак нельзя предложить стаканчик?
Я понял, что наша застольная беседа наконец-то приняла правильное направление.
— По правде сказать, — говорю, — я бы не отказался попробовать. Интересно все-таки, что это за штуковина. «Виски» называется? Или «кларет», или как его там еще?
— Портвейн. Вам наверно не понравится.
— Отчего же. Я думаю, может, и понравится.
И уже минуту спустя я мог положа руку на сердце объявить, что мне действительно понравилось. Это был отличный старый портвейн, ядреный и насыщенный, и вопреки голосу здравого рассудка, напоминавшему, что его следует пить маленькими глоточками, я разом опрокинул всю заздравную чашу.
— Уф-ф, хорош, — произнес я.
— Да, считается, что неплохая марка. Еще?
— Благодарю.
— Я тоже выпью еще стаканчик. Бывает пора, когда человеку необходимо подкрепиться, как я убедился на собственном опыте. «Для наших душ настали дни суровых испытаний». [64] «Для наших душ настали дни суровых испытаний» — фраза из памфлета «Американский кризис», принадлежащего перу известного публициста и политического деятеля Томаса Пейна (1737–1809).
Знаете такое выражение?
— Нет, это что-то новенькое. Сами сочинили?
— Слышал где-то.
— Сказано в самую точку.
— По-моему тоже. Еще?
— Благодарю.
— И я к вам присоединюсь. Сказать вам одну вещь?
— Валяйте.
Я дружественно подставил ухо. Три кубка славного напитка исполнили меня добрым расположением к хозяину дома. Не помню, чтобы я когда-нибудь раньше с первой встречи проникался к кому-нибудь такой симпатией. И поэтому, коль скоро ему пришла охота поделиться со мной своими заботами, — пожалуйста, я готов слушать, как хороший бармен давнего ценного клиента.
— Я потому упомянул «для наших душ дни суровых испытаний», что как раз с такими днями я сам сейчас столкнулся. Моя душа охвачена терзаниями, знаете ли. Еще портвейна?
— Благодарю. Оказывается, это хитрая штука, начнешь пить, и входишь во вкус. Так почему же твоя душа охвачена терзаниями, Эсмонд? Ты не возражаешь, чтобы я звал тебя Эсмондом?
— Мне самому так даже больше нравится. А я давай буду звать тебя Гасси.
Такое неожиданное предложение, естественно, поразило меня самым неприятным образом, так как на мой вкус из всех мыслимых имен хуже Гасси нет. Но я тут же спохватился и сообразил, что в роли, за которую я взялся, приходится испытывать, наряду с радостями, также и огорчения. Мы осушили стаканы, и Эсмонд Хаддок наполнил их снова. Королевское гостеприимство, я бы сказал.
— Эсмонд, — говорю, — я бы сказал, что ты по-королевски гостеприимный хозяин.
— Спасибо, Гасси, — отвечает он. — А ты по-королевски любезный гость. Но ты спрашиваешь, почему моя душа охвачена терзаниями? Я тебе отвечу, Гасси. Только сначала я должен сказать, что мне нравится твое лицо.
На это я заметил, что и мне его лицо тоже нравится.
— У тебя лицо честного человека, — продолжал он развивать свою мысль.
Я сказал, что у него тоже.
— Я с первого же взгляда понял, что такому лицу можно доверять. То есть, ты внушаешь мне доверие.
— Ну, ясно.
— А то бы, в противном случае, я бы тебе нипочем не доверился, если ты меня понимаешь. Дело в том, что сказанное мною тебе не должно пойти дальше, Гасси.
— Ни на полшага, Эсмонд.
— Так вот. Причина, по которой моя душа охвачена терзаниями, состоит в том, что я всеми фибрами моего существа люблю одну девушку, а она дала мне отставку. У любого душу охватят терзания, разве нет?
— Еще бы.
— Ее имя… Но, разумеется, называть имена я не буду.
— Конечно.
— Это не по-джентльменски.
— Ясное дело.
— Просто скажу, что ее зовут Кора Перебрайт, Кора Таратора, как называют ее близкие. Ты, естественно, с ней не знаком. Помню, когда я упомянул, что ты приедешь сюда, она сказала, ссылаясь на общих знакомых, что ты — первостатейный обормот и в сущности псих ненормальный, хотя сама она тебя никогда в глаза не видала. Ты, правда, можешь знать ее по фильмам. В кино она известна под именем Коры Старр. Видел ее?
Читать дальше