Феликс Кривин: В стране вещей

— А какие у вас дела? — спросил мальчик.

— Ну, — важно ответил старик, — работы у меня достаточно. Все лучшее, что создано на земле человеком, — создано при моем участии. Когда-нибудь ты это поймешь.

И старик удалился на свой холст.

Маленький Художник теперь уже не осмеливался прикасаться к нему. Он спрятал портрет старика и вскоре о нем забыл.

Шли годы. Маленький Художник вырос и стал настоящим Художником. Его искусство признали и полюбили, его картины украшали залы лучших картинных галерей. Многие завидовали Художнику — его славе, его успеху, считали Художника счастливым человеком.

А на самом деле это было не так.

Художник был недоволен своими картинами. Они доставляли ему радость лишь тогда, когда он над ними работал. А кончалась работа — и возникали сомнения. Каждая новая картина казалась ему неудачей.

Однажды, вернувшись домой с очередной выставки своих картин, он долго не мог уснуть.

Он перебирал в уме картины, и ему было досадно за людей, которые ими восхищались.

— Не то, все не то! — воскликнул Художник. И вдруг перед ним появился старик.

Это был тот старик, которого Художник нарисовал в детстве.

— Здравствуй, — сказал старик, — ты меня, кажется, звал?

— Кто вы такой? — удивился Художник.

— Ты, видно, меня не узнал, — огорчился старик. — Вспомни портрет, который ты когда-то нарисовал.

— Не говорите мне о моих работах, — попросил Художник. — Ничего у меня с ними не получается, сколько ни бьюсь. И почему только всем нравятся мои картины?

— Как это всем? — возразил старик. — Мне, например, не особенно нравятся.

— Вам не нравятся мои картины? — спросил Художник, не в силах скрыть своего удивления.

— А что ж тут такого? Ведь тебе они тоже не нравятся.

Очень расстроил Художника этот разговор. Правда, он и раньше критически относился к своим работам, но его утешало то, что он в этих суждениях одинок и, может быть, ошибается.

Никогда еще Художник не работал так напряженно. Новые картины принесли ему еще большую славу и окончательно развеяли все сомнения.

«Если бы старик увидел эти картины, — думал он, — они бы, наверно, ему понравились».

Но старик больше не появлялся.

Прошло еще много лет.

И вот однажды Художник, уже больной и старый, роясь в своих архивах, нашел портрет старика.

«Что это за рисунок? — подумал он. — Я его совсем не помню».

— Ты меня опять не узнал, сказал старик, сходя со своего портрета. — Я все ждал, что ты меня позовешь, но ты так и не позвал. Ты видно, вполне доволен своей работой и поэтому забыл про старика Нето, который один может помочь создать что-нибудь путное. Вот перед тобой твои картины — посмотри на них моими глазами.

И вдруг все картины словно преобразились. Художник смотрел на них и не верил, что это им он посвятил всю свою жизнь.

— Что это! — крикнул он. — Разве это мои картины? Нет, это не то! Не то! Не то, не то, не то!..

— Ты зовешь меня, — грустно сказал старик. — Но теперь уже поздно. К сожалению, поздно.

Пустые Ведра на полке вагона дребезжали о каких-то мелочах, молодой Саквояж что-то наскрипывал своей соседке Корзине, сердито сопел толстый Портфель.

Потом все умолкли — стали прислушиваться к тому, о чем говорил старый Чемодан.

Случилось это много лет тому назад, в дни моей молодости. Мне кажется, что ехал я тогда в этом же вагоне и что те же лица окружали меня. Но только тогда во мне были книги — много умных и интересных книг.

Здесь, на этой же полке, я встретил молоденькую Сумку. Нам было по пути, и мы всю дорогу проговорили — о литературе, о книгах, обо всем прекрасном, что видели на земле.

Долго я не мог забыть этой Сумки. И вот случилось так, что мы с ней снова встретились — несколько лет спустя.

Я к тому времени стал уже солидным, семейным чемоданом и полон был дорогих отрезов и прочных надежд на будущее. А Сумка осталась такой же, как была, и в ней, как и в первую нашу встречу, были одни книги. И как мы оба ни старались, разговор у нас не клеился. Мы расстались, недовольные друг другом, и больше с тех пор не встречались.

Теперь я уже стар, — закончил Чемодан, — и во мне нет ничего, кроме сала. И все же иногда мне кажется, что я в чем-то ошибся, и самая сильная моя грусть — это грусть о той, первой встрече.

Кончил Чемодан, и все стали высказывать свои соображения: и толстый Портфель, набитый булками, и молоденький Саквояж с открытками знаменитых артистов, и даже пустые Ведра.