Вилен Хацкевич - Как говорил старик Ольшанский...

Вумница начал отсчет времени, а мы не сводили глаз с мутных вод Бернера.

— Сто один, сто два, сто три… — считал Вумница.

— Во дает! Ну и Соболь! — кричал Ленька Махно, шлепая себя от восторга по голым ягодицам (он всегда купался «в натуральном виде»).

— Сто двадцать девять, сто тридцать…

Вдруг послышались всхлипывания Витьки Пузи — младшего брата Соболя. Яшка Вумница перестал считать. Мы продолжали смотреть на воду, но Васька не появлялся.

Джуня разбежался и прыгнул в Бернер. Вскоре он появился над водой и, разведя руки в стороны, отплевываясь, прокричал:

— Нема его!

Джуня, набрав воздух, снова нырнул, и вдруг над водой показалась рука, хватающая пустоту, затем голова Васьки Соболя с перекошенным раскрытым ртом и выпученными глазами… Он, очевидно, что-то кричал, но голоса его не было слышно. Вода вокруг Васьки окрасилась в красный цвет. Вынырнувший на поверхность воды Джуня бросился к Соболю и помог ему добраться до берега.

Крики «Ура!» угасли в зародыше.

Васька лежал на скользком глинистом берегу Бернера, тяжело хватая ртом воздух. Тело его содрогалось от дрожи, по исцарапанному лицу, из разодранных ушей тонкими струйками текла кровь, разливаясь по мокрому телу…

— Чуть Богу душу не отдал… Какой идиот бросил сюда кровать?

— Кровать?.. Какую кровать? — заикаясь спросил Вовка Японец.

— Я попал головой в спинку от кровати… Туда проскочил… А обратно — прутья не пускают… — медленно проговорил Васька Соболь.

Разорвав майку на полосы, рыжий Джуня перевязал Соболя. И вдруг послышался заливистый смех Витьки Пузи — младшего брата Васьки.

И тогда рассмеялись все, глядя на перевязанную улыбающуюся Васькину голову…

Однажды утром у дворовой колонки стояли Миша Мирсаков и старик Ольшанский. Рядом стояли пустые ведра. Дворник Митрофан, обливаясь потом и страшно матюкаясь, нажимал на ручку насоса, но вода из крана не шла.

— Нема зацепки… Проскакует, твою мать…

В это время по двору проходил управдом.

— Товарищ Холоденко, можно вас сюда на пару слов? — окликнул его Мирсаков.

— Ой, я уже все знаю!.. Когда вы только идете туда, так я уже иду обратно… — махнув рукой, сказал Холоденко.

— Так почему же вы не пришлете слесаря? — спросил Миша Мирсаков, — ведь пить нет.

— Так я уже иду в контору, и через пять минут тут будет столяр, — сказал Холоденко и направился к воротам.

— Пять минут и подождать можно… — сказал Миша Мирсаков. — Но почему он сказал, что пришлет столяра? При чем тут столяр?

— Э, он прав. Это у нашего слесаря фамилие такое — Столяр, — успокоил его старик Ольшанский. — Чего только не бывает на этом свете!.. У меня был один знакомый, так он имел фамилие Ванцклоп.

— Ну и шо? — спросил дворник Митрофан.

— Как «ну и шо»?.. А то, шо по-еврейски ванц — это и есть клоп, — улыбаясь, объяснил Миша Мирсаков.

— Ну и шо? — спросил дворник Митрофан, моргая белесыми ресницами.

— Ну, и получается и так и этак — клоп-клоп… — снова пояснил Мир-саков.

— А!.. Твою дивизию! Клоп-клоп выходит! Вот это имеешь! Клоп-клоп!.. — заржал дворник Митрофан.

— И он со своим фамилием еще регочет!.. — повернувшись в сторону Мирсакова, тихо сказал старик Ольшанский…

И оба они залились надрывным старческим смехом, кашляя и утирая слезы… Дело в том, что у дворника Митрофана была фамилия Курица.

— О, он уже подмел, он уже убрал, как курка лапой… — обычно говорил старик Ольшанский, давая оценку работе дворника.

Когда пришел слесарь Столяр, его встретили дружным смехом. Маня, стоя на пороге дома, глядя на эту картину, говорила:

— В доме нет ни крошки воды, а он треплет языком… Вы только на него посмотрите!.. Миша!.. Миша!.. За смертью тебя только посылать… Миша, иди уже в квартиру! Миша, утюг остывает! — несся через весь двор голос Мани Мирсаковой…

Рыба-рыба-рыба… Это не та «рыба», которая в домино, когда, шлепая костяшкой по столу, кричит Матвей, а живая настоящая рыба.

Да, так вот, Маня с Мишей стояли в длиннющей очереди.

— Миша, — сказала Маня, — пойди посмотри — она не дрыгается?

Миша вышел из очереди и подошел к прилавку. Он посмотрел на пышную грудь продавщицы Надьки, посмотрел даже больше, чем надо было, но, вспомнив о рыбе, перевел взгляд на тяжелый садок-авоську, в котором лежали скользкие рыбины.

— Ну что, Миша? — спросила Маня, когда Миша вернулся в очередь.

— Вроде бы нет, — сказал он.

В это время одна пожилая женщина, обращаясь к Надьке, спросила: