Пэлем Вудхауз - Том 10. Дживс и Вустер

Однако сегодня все словно сговорились отрывать меня от чтения романа «По царскому велению». Только я одолел пол страницы, дверь распахнулась, и я понял, что вижу перед собой Кука собственной персоной. Он возник на пороге, как князь тьмы в пантомиме.

Рядом с ним стоял майор Планк.

Я радушный хозяин, и тем горжусь. Я умею создавать для гостей непринужденную обстановку, встречая их веселыми улыбками и блистая светским остроумием. Но признаюсь, при виде этой парочки от моего гостеприимства не осталось и следа, а что до остроумных шуток, то я сумел выдавить из себя лишь хриплый взвизг, похожий на лай больного ларингитом пекинеса. Вот почему начать беседу пришлось Планку.

— Нам повезло, Кук. Они еще не успели удрать. В противном случае, — рассудил он, — этого прохвоста здесь не было бы, не так ли?

— Вы правы, — согласился Кук и обратился ко мне: — Где моя дочь, негодяй?

— Да, крыса, где она? — подхватил Планк.

И тут на меня вдруг снизошло глубочайшее спокойствие. Из пекинеса с больным горлом я мгновенно превратился в одного из тех героев исторических романов, которые щелчком стряхивают пылинку с безупречных брабантских манжет, перед тем как задать жару отрицательным персонажам. Своим быстрым умом я сообразил, что вторая сторона в лице ее двух представителей все перепутала, и это дает мне явное преимущество, я могу посадить их в такую калошу, в какой никто из обоих представителей противоположной стороны еще никогда не сидел.

— Потрудитесь ответить мне на два вопроса, мистер Планк и мистер Кук, — проговорил я, — а) почему вы занимаете место в моем доме, которое мне самому нужно для совсем иных целей, и б) что вы, черт побери, такое мелете? Что за шум и крики насчет каких-то дочерей?

— Вот, слышите, как он нагло врет, — взвился Планк. — Что я вам говорил? Он напоминает мне одного человека, я встречался с ним в Восточной Африке, тот тоже всегда все отрицал. Если его ловили за руку, когда он шарил в ящике с сигарами, он уверял, будто просто укладывал их в ящик поплотнее. Аберкромби-Смит была его фамилия, его в конце концов сожрал крокодил на Нижней Замбези. Но даже этот мошенник сдавался, когда его прижимали к стенке неопровержимыми уликами. Предъявите этому прохвосту неопровержимую улику, Кук.

— Сейчас, — сказал Кук и достал из кармана конверт. — Вот письмо от моей дочери. Оно подписано «Ванесса».

— Очень важная деталь, — ввернул Планк.

— Я вам его зачитаю. «Дорогой отец, я уезжаю с человеком, которого люблю».

— Посмотрим, как он теперь станет выкручиваться? — злорадствовал Планк.

— Да, — подхватил Кук. — Что вы на это скажете?

— Всего-навсего следующее, — парировал я. Выходит, Орло заблуждался, утверждая, что девушки не умеют писать кратко. В жизни не читал ничего короче и яснее, чем эта записка. Возможно, мелькнула у меня мысль, что Ванесса тоже сотрудничает в «Нью стейтсмене». — Кук, вы исходите из… как это говорится… из ложных предпосылок.

— Вот! — заорал Планк. — Я же говорил, что он будет отпираться!

— Эта записка не имеет никакого отношения ко мне.

— То есть вы отрицаете, что вы именно тот человек, которого любит моя дочь?

— Да, отрицаю.

— И это при том, что она по сто раз на дню прибегала в этот мерзкий дом и, наверное, в эту самую минуту прячется под кроватью в соседней комнате, — снова вмешался Планк, хотя его не спрашивали. У этих африканских путешественников нет никакого понятия о такте, никакой выдержки.

— Да будет вам известно, — продолжал я, — что тот, кого вы ищете, — это Орло Портер. Они полюбили друг друга, когда Ванесса жила в Лондоне, со временем их любовь достигла апогея — если слово «апогей» означает то, что я думаю, — и они почувствовали, что больше не могут жить в разлуке. Тогда Ванесса угнала вашу машину, и они вместе отправились на ней в регистрационное бюро.

Однако мои слова их не убедили. Кук заявил, что я лгу, а Планк еще прибавил, что чем больше он на меня смотрит, тем больше видит сходства с Аберкромби-Смитом, который, как он полагает, получил бы длительный срок тюремного заключения, если бы крокодил не взял дело в свои руки.

Мне следовало бы отметить, что в продолжение нашего обмена мнениями лицо Кука все более темнело. И сейчас оно сравнялось по цвету с клубным галстуком «Трутней», то есть стало багрово-красным. Одно время в клубе раздавались предложения сделать галстук ярко-алым в белую крапинку, но сторонники такой реформы не получили поддержки большинства.