Пэлем Вудхауз - Том 14. М-р Моллой и другие

— Ну а представь, они не уйдут?

— Слушай, я тебя умоляю! Раньше или позже они должны смыться. Я так думаю, лыжи можно навострить и завтра, потому что в газете написано, что Лейла Йорк должна выступить на каком-то там банкете, и я предполагаю, она возьмет с собой секретаршу. А если не возьмет, секретарша, пока той рядом нет, наверняка будет стоять на ушах. Нет, это дело верное, как в аптеке. Заметано, еду туда сразу после завтрака. А может быть, ты захочешь?

Мистера Моллоя передернуло. Он сказал, что не захочет.

— Ну и ладно, значит, поеду я. По идее, все должно быть в ажуре. Дверь с черного хода заперта не будет. Спокойно можно сунуться в дом. Вопросы есть?

— Ни единого, мамочка, — промычал млеющий Моллой. — Я и раньше говорил и сейчас повторю: таких, как ты, нет на всем белом свете.

Торжество, на котором дала согласие выступить Лейла Йорк, именовалось совместным обедом членов женской секции клуба «Перо и чернила», проводимым раз в два месяца. Обещание едва ли было бы выполнено, если бы не вовремя успевшая напомнить о нем Салли. Узнав о надвигающемся бедствии, Лейла Йорк разразилась одним из тех хлестких присловий, которые почти не сходили с ее уст, и заявила, что с общественными секретарями надо бы держать ухо востро, ни на секунду не расслабляться, иначе будешь плясать под их дудку.

— Это же коварные бестии! В декабре они пишут вам, что надеются на ваше, прости Господи, выступление в следующем июне, ну а вы, зная, что такой месяц никогда в жизни не наступит, говорите им «да». И выклюйте мне всю печень с селезенкой, если в один прекрасный день июнь вдруг не объявится!

— Когда его и не ждешь.

— Истинная правда. Просыпаешься однажды, и вдруг ясно сознаешь, что тебе конец. Вы хоть раз бывали на этих сборищах, которые любых поминок тоскливей раз в сто?

— Нет, я не член «Пера и чернил». Я всегда вела скромную и уединенную жизнь.

— Обходите их подальше, — посоветовала Лейла Йорк, — а в особенности женские утренники. Сейчас вы мне скажете, что лучше стерпеть клубок писательниц в пенсне и неподражаемых шляпках, чем битком набитую комнату писателей в роговых очках, но я с вами не соглашусь. Женские особи этой породы куда опаснее мужских. Что мне сказать этим грымзам?!

— «Я люблю вас, грымзы».

— А потом усесться на место? Неплохая мысль. Не думаю, чтобы кто-то пробовал воплотить ее в жизнь… Ну-ну, пора заводить машину. Мне нужно будет кое-что прикупить, так что у нас сегодня ранний выезд.

— У нас?

— О, ну что вы, не потащу же я вас с собой на этот обед! Думаете, я такая людоедка? Просто хотелось бы, чтобы вы навестили Сэксби и рассказали ему об изменении планов, то есть о новой книге. Все-таки он — мой литагент. Пожалуй, его-то следует держать в курсе. Только сделайте это помягче. Захватите с собой флягу с бренди, на случай, если он рухнет в обморок.

— Да, ему будет, от чего растеряться.

— Так же, как и моим злополучным издателям. У нас с ними контракт на шесть книг, и если хватит пороху, с каждой книгой позиция моя будет все непреклонней, а челюсть у этих жалких созданий будет отвисать все ниже и ниже. Только их горе меня не касается. Подумаешь, профукают все до последней рубашки! Деньги — это еще не все.

— В могилу не захватишь.

— Вот-вот. После того, как побываете у Сэксби, загляните к ним и поделитесь наблюдениями. Отогрейте им душу. Известно вам, кто будет белугой выть, когда закрутится вся кутерьма?

— Ну, думаю, взвоет все издательство. Они же хотят, чтобы вы им окупили отпуска у синего моря.

— Проссер первый завоет, вот кто! У него в этой конуре лакомая косточка зарыта, и если он прочухает, что от нее могут остаться одни хрящи, он себе череп о стенку размозжит. Да что я, право? Не хватало еще каким-то Проссером голову себе морочить! Жизнь вообще полна невзгод. Идите заводить машину.

Салли завела машину, и когда, выруливая на главную дорогу, они проезжали мимо «Мирной гавани», внезапным восклицанием вогнала в дрожь свою патронессу.

— Ну, что еще? — спросила Лейла Йорк.

— Да нет, ничего, — ответила Салли.

Однако кое-что все-таки было. Вряд ли бы Салли издала это восклицание, если бы не увидела яркую блондинку, которая стояла, на ее взгляд — по-хозяйски опершись о главные ворота «Мирной гавани». Что меньше всего хотела бы увидеть девушка у ворот полюбившегося ей юноши, если тот — большой охотник до прекрасного пола? Известного типа блондинку, тем паче — в такой позе. Впрочем, чтобы лишить Салли покоя, хватило бы и брюнетки. Остаток недолгого пути в столицу она провела в непрерывном молчании, тем самым став легкой добычей для душещипательных раздумий о леопардах, пятнах и общепризнанной неспособности первых поступиться последними. Лишь когда машина остановилась в гараже близ Беркли-сквер, и они с Лейлой Йорк разошлись в разные стороны, — одна отправилась в магазины, другая — отравлять утро мистеру Сэксби, литагенту а также Попгуду и Грули, злополучным издателям, — лишь тогда новое размышление исцелило ей душу: она напомнила себе слова Фредди о том, что «Мирную гавань» он снимает вдвоем со своим кузеном Джорджем, ревностным стражем порядка. Ей было известно, что полисмены в глубине души — лирики, и в перерывах между дежурствами не прочь потрепать кудри Амариллиде. [23] Амариллида — обычное имя пастушки в буколической поэзии. Можно не сомневаться, пышнотелая дева — подружка Джорджа. Когда Салли входила в помещение литагентства, на репутации Фредди уже не оставалось ни малейшего пятнышка, и сама она была совершенно счастлива.