Роберт Ладлэм - Дорога в Омаху

Подойдя к массивной двери шато-берлоги Сэмюела Лансинга Дивероу, мать Сэма вставила ключ в замочную скважину — правда, не без учтивой помощи человека, уполномоченного ею выполнять обязанности ее поверенного. Оказавшись в святая святых, они прошествовали по коридору, ведшему в довольно обширный холл, залитый лучами послеполуденного солнца, проникавшими слева сквозь импозантную, выглядевшую непроницаемой застекленную дверь, служившую отдельным входом в апартаменты. Затем повернули направо и, пройдя в открытую дверь, очутились в темной комнате с опущенными жалюзи на окнах.

— Что здесь? — спросил Арон.

— Кажется, его кабинет, — ответила Элинор, мигая. — Я не была тут не помню уж с каких пор. Вероятно, с того времени, как здесь закончились отделочные работы. Сэм еще показывал мне тогда помещение.

— Ну что же, посмотрим, что к чему. Вы знаете, где выключатели?

— Обычно выключатели бывают на стене, — глубокомысленно заметила миссис Дивероу.

Так оно и оказалось. И вскоре три напольные лампы осветили столько же доступных для обозрения стен большого кабинета в сосновых панелях. Впрочем, стены как таковые практически скрывали от взора фотографии в рамках и газетные вырезки, приклеенные в промежутках между ними липкой лентой. Многие образцы печатной продукции то ли в спешке, то ли во гневе были наляпаны вкривь и вкось.

— В этом свинарнике сам черт ногу сломит! — возмутилась Элинор. — Я заставлю его навести порядок!

— Я бы не обращал на это внимания, — проговорил Пинкус, подходя к вырезкам из газет на стене слева. То были в основном снимки монахини в белом одеянии, раздававшей пищу и одежду нуждающимся — белым, неграм, латиноамериканцам — в разных частях света. Надпись над одним из них, запечатлевшим трущобы Рио-де-Жанейро, о чем вполне определенно свидетельствовало распятие на вершине горы, на фоне которой простерся сей город богатых, гласила: «Сестра Энни Милосердная несет слово Господне во все концы земли нашей!» Остальные иллюстрации представляли собой лишь вариации на ту же тему. Портреты на диво привлекательной монахини, сделанные в Африке, Азии, Центральной Америке и на тихоокеанских островах, заселенных прокаженными, сопровождались подписями типа «Сестра Энни», «Сестра Милосердия», «Сестра Надежды» и, наконец, «Энни Благотворительница, достойная быть причисленной к лику святых».

Надев очки в стальной оправе, Арон принялся изучать фотографии, заключенные в рамки. Все они были сняты где-то в Альпах, удивительно красивом месте, на родине эдельвейсов. Люди на карточках выглядели счастливыми и беззаботными, их лица светились радостью жизни. Некоторых из них было нетрудно узнать. Вот Сэм Дивероу в несколько более юном возрасте. А рядом — высокая воинственная фигура маньяка-генерала, безумца Маккензи Хаукинза. В роскошной сладострастной женщине с пепельными волосами и в шортах и лифчике безошибочно угадывалась «Энни Милосердная». Был там и еще один человек, четвертый, — веселый, плотного сложения малый в коротком поварском переднике, едва прикрывавшем кожаные штаны. Кто же он? Его лицо казалось Арону знакомым... Впрочем, нет-нет. Не может того быть!

— Бог Авраама отступился от нас! — прошептал Арон Пинкус с дрожью в голосе.

— Ради всего святого, скажите, о чем это вы? — спросила Элинор Дивероу.

— Вероятно, вы этого не помните, поскольку подобные вещи мало что значили для вас, — отозвался взволнованно Арон. — Несколько лет назад в Ватикане разразился скандал из-за каких-то финансовых нарушений. Деньги из церковной казны полились не на божеские дела, а на поддержку третьесортных оперных трупп, проведение карнавалов, создание чуть ли не по всей Европе приютов для проституток и тому подобные безрассудства. Люди тогда поговаривали, что Папа рехнулся: он, мол, попросту сошел с ума. Но позже, когда Вечный город был уже на краю бездны, что вызвало бы панику на рынке капитала, все вдруг вернулось на круги своя. Папа, снова став самим собой, взял бразды правления в свои руки. И тогда средства массовой информации принялись трубить, что там, дескать, было двое: один — сумасшедший, другой же — тот самый прекрасный добрый человек, которого все знали и любили.

— Дорогой мой мистер Пинкус, я так ничего и не поняла.

— Да вот же, посмотрите! Взгляните только! — вскричал Арон, указывая на улыбающееся мясистое лицо на одной из фотографий. — Это же он!

— Кто?

— Да Папа! Папа Римский!.. Теперь ясно, откуда взялись деньги: выкуп! Пресса оказалась права: их было двое! Генерал Хаукинз и ваш сын похитили Папу!.. Элинор!.. Да где же вы?