Самуил Шатров - Нейлоновая шубка

В зале зажегся свет. Адвокат поднялся с места. От музыки и выпитого коньяка его сильно пошатывало.

«…Алло, алло, моя звезда…» Он приехал домой на такси и лег на тахту… «…Алло, алло, со мной всегда…»

Василий Петрович проснулся поздно вечером. Коньяк и фирменный шашлык сделали свое черное дело. Страшная изжога раскалила его внутренности. «Не надо было есть чесночного соуса, — сказал он себе. — Ты же знаешь, тебе нельзя. И коньяк не надо было пить! — Он начал искать соду. — И шашлыка не надо было жрать, идиот паршивый!» Соды нигде не было. Он опять лег на тахту. И тут его так схватило, так сжало сердце, что он со всех ног кинулся за валидолом.

Он запихал таблетку под язык, сел на стул и нашел пульс. «С пульсом хреново», — констатировал адвокат.

В эту ночь Василий Петрович спал плохо. Утром он едва собрал себя по частям. Он не пошел в кафе. Он пожевал сухарик и запил его плохо заваренным чаем.

На работе Сугоняев чувствовал себя вялым и разбитым, словно его измочалил в драке красавец джентльмен.

Вечером ему стало еще хуже. Болело сердце. Боль отдавалась под лопаткой. Ныла рука. «Так можно угодить в урну», — с тоской подумал адвокат. Он вспомнил о жене, заботливой и нежной в дни его болезней.

— Инга! Ингушонок! — прошептал Сугоняев, отвернулся к стене и заплакал.

В эту ночь адвокат натерпелся страха. Утром из зеркала на него глянуло испуганное лицо. Под глазами висели большие мешки. Старческая тара! Лицо было бело-серое с желтыми разводами у глаз. «Нет, с таким рельефом долго не протянешь!» — сказал себе адвокат и снял трубку.

Василий Петрович позвонил жене.

— Инга. Ингушонок! — жалобно позвал он.

Жена не ответила. Она передала трубку Милице.

— Что там еще у вас случилось? — спросила старшая.

— Мне очень худо.

— Ему худо, — передала старшая младшей. — Вам морально нехорошо? — спросила у адвоката Милица.

— И морально и физически.

— Так вам и надо, бабник несчастный, — мстительно сказала старшая.

«Почему бабник?» — подумал Сугоняев, но не стал возражать. Все его существо жаждало покоя.

Инга Федоровна приехала через полчаса. Ни одного упрека не слетело с ее подрисованных губ. Она только сказала:

— Видишь, тебе без меня плохо.

— Очень плохо! — согласился адвокат.

— Тебе без меня нельзя!

— Никак нельзя!

— Без меня ты умрешь.

— Обязательно загнусь!

Инга Федоровна проветрила комнату. Она положила на тахту туго накрахмаленную, негнущуюся простыню. Она заставила Василия Петровича побриться, напоила душистым чаем. Когда он лег, посвежевший, благоухающий шипром, свершилось чудо. Безжалостная лапа убралась восвояси, и сердце забилось ровно и ритмично.

— Присядь, крошка, — попросил адвокат.

Инга Федоровна опустилась на тахту. Он погладил ей руку.

— Ингушенция, родная моя, — сказал Сугоняев.

— Ты мне никогда не будешь больше хамить? — спросила Инга Федоровна.

Адвокат склонил голову на гордую грудь жены.

Зазвонил телефон. Инга Федоровна сняла трубку.

Послышался голос Матильды Семеновны.

Рассказ о нейлоновом диве потряс жену адвоката. Эмоциональная буря, разыгравшаяся в душе Инги Федоровны, с необычайной пластической силой отражалась на ее лице. Оно изображало то восхищение, то восторг, то сожаление, то надежду, то скорбь.

— Нет, не могу, — наконец сказала Инга Федоровна. — Безумно хочется, но не могу. Нет денег. Спасибо.

Изнемогая, она повесила трубку.

— С кем это ты? — спросил Василий Петрович.

— Да так, ничего… звонила Матильдочка из комиссионного. Предлагает шубку из нейлона. Редкий случай. Но у нас нет денег.

— Сколько?

— Всего за пять тысяч. Буквально даром…

— А размер твой?

— Мой, — вздохнула Инга Федоровна. — Но я не хочу тебя разорять!

— Бери шубку! — сказал разомлевший адвокат.

Инга Федоровна влепила мужу головокружительный кинопоцелуй.

— Нет, не могу, — сказала она. — Надо жить скромно.

— Пес с ними, с деньгами, — сказал адвокат. — В могилу их все равно не утащишь!

Инга Федоровна наградила мужа еще одним затяжным поцелуем и отбыла в сберкассу.

Перечень владельцев нейлоновой шубки был бы не полным, если бы мы не упомянули имени Афанасия Коржа. Офицеру Коржу пророчили блестящую карьеру, хотя, как впоследствии выяснилось, судьба не вложила в его вещевой мешок ни маршальской звезды, ни генеральских погон.