Сергей Шапурко - Два миллиона (сборник)

– Должен вам сказать, господин Гайкин, что с логикой у вас полный порядок. Нам остается подтянуть только общую культуру. Некоторые работают над этим всю жизнь, многие – долгие годы, у нас же с вами есть только три дня…

В прихожей зазвонил телефон. Иван Трофимович извинился и вышел.

В квартире было тихо, поэтому его голос почти без искажения долетал до Гайкина.

– Что?!! Вы не ошиблись?… Так, так, так… Это точные сведенья?… Неужели?… Кто же мне теперь заплатит?… Пушкин?… Какой Пушкин?! А это вы так шутите… Премного благодарен! Впредь, попрошу, ко мне больше не обращаться! Что?! Не бросайте трубку! Не бро…

В комнату вошел взъерошенный имиджмейкер. Он старался не смотреть на Ивана и нервно кусал губы.

– Вашего покровителя посадили в тюрьму.

– Это кого еще? – удивился Иван, не понимая о ком идет речь.

– Вову-Пеликана сцапали! Теперь нет ясности, кто оплатит мой труд, мою работу с вами. Сами вы, я так понимаю, это сделать не в состоянии?

– Какое там состояние?! У меня денег – двести рублей. Ну, и мелочь там…

– Так вот. До решения вопроса по оплате занятия наши прекращаются. Вы можете оставить мне что-нибудь в залог?

Иван взял свой рюкзак и вытащил из него железную блестящую плоскую коробочку.

– Вот, зажигалку могу оставить. Я их сам собираю. Ручная работа.

– Не надо. Попрошу вас покинуть мой дом.

Гайкин растеряно посмотрел на Мускатова и пошел в коридор. В дверях он остановился, грустно посмотрел на своего учителя и сказал:

– Простите, коль что не так.

В то время, когда Иван Гайкин, рыцарь в поисках справедливости, барахтался в бурлящем потоке столичной жизни, бывший клоун Хохотов (стоит заметить, что сам он полагал, что бывших клоунов не бывает) проживал у своего дяди в Медведково. Он слегка поостыл в своем стремлении наказать обидевших его коллег. Почему это произошло? Тут было много причин. Прежде всего, агрессивная московская жизнь угнетающе подействовала на Герарда Александровича. Он привык иметь дело со смеющейся детворой, а не с хамами-чиновниками. К тому же обстановка в дядиной квартире была настолько умиротворяющей, что Хохотов как-то незаметно для себя, втянулся в работу над давно намечаемым фундаментальным философским трудом «Духовный мир кузнецов». Работа среди пламени и искр накладывает неизгладимый отпечаток на внутренний мир работников кузни, был убежден клоун. Между молотом и наковальней возникает тот момент истины, который зовет кузнецов к нравственному подвигу, считал он. «Железные мускулы, железная воля – это ли не основа для тонкой душевной организации? Да… Может быть, я ничего собой не представляю как клоун, но зато я – единственный в мире клоун-философ!»

Работа над книгой кипела. Хохотов слегка осунулся, и безумная улыбка время от времени появлялась на его лице. Он исхудал, но чувствовал себя просто отлично, видимо, как те кузнецы, о которых он писал.

Дядя вполне свыкся с проживанием племянника. Его литературно – философские потуги он не поощрял, но и не хулил. Собственно говоря, сам дядя, которого звали Ближневецкий Игорь Викторович, был весьма забавным типом. И о нем стоит упомянуть более подробно.

Интересен он был тем, что был совсем не интересен. Имея схожий с обычным человеком внешний вид, он скорее относился к классу амеб, поскольку совсем не имел хоть какой-нибудь жизненной позиции. Он всегда соглашался с мнением других, никогда не спорил, полностью поддерживал любое правительство, какую бы глупость оно не делало.

Работа у него была какая-то неопределенная: то ли временный поверенный, то ли завскладом завода газированных напитков. Черты лица он имел неуловимые, как у вражеского резидента. Общался он натужно и без удовольствия. Любой разговор, если уж его нельзя было избежать, он стремился свести к обсуждению погоды. В свете последних перемен Игорь Викторович, чтобы никого не обидеть, обращался к гражданам, если возникала такая необходимость, «господа-товарищи!»

Он никогда не делал лишних движений. Не вступал ни в какие общества и движения. Даже филателисты и нумизматы не смогли затащить его в свои ряды. Политики он боялся, как кот метлы дворника.

Страна жила своей непростой, но очень насыщенной жизнью. 90-е сотрясали Россию, как Николай Валуев челюсти противников, а Игорь Викторович сидел в своем коконе и лишь горестно вздыхал.

Но и ему было чем похвастаться. Он пережил множество Генеральных секретарей и Президентов. Он ни разу не задерживался милицией и не подвергался репрессиям. Его не увольняли с работы и не лишали премий. Горэнерго не начисляло ему пеню. Горгаз также не имел к нему претензий.