Михаил Жванецкий - Женщины

Ну что мне, что ей?

Даже трудно было представить, не то чтобы согласиться, как я встречусь, в чём я к ней выйду и куда пойдём.

Я презирал мужчин на каблуках.

Даже если бы я влез на табурет.

Но меня достали.

Я сказал, что мне не в чем.

Я сказал, что я занят.

Я сказал, что я болен.

И, конечно, пошёл.

Там было всё, какое быть должно.

Не какое бывает.

А какое быть должно.

Она была так хороша, что со мной ничего не случилось.

Я был капризен, равнодушен, угрюм и остроумен.

Меня угощали.

Меня умывали.

Мне вытирали нос.

Она умела готовить и накладывать гипс.

Она умела убирать, петь и не раздражаться.

И это при таком росте, и это при такой коже.

И это было таким, каким должно было быть, если бы я когда-нибудь такое видел.

Она была с Карпат.

Она спустилась.

А я всё равно поднимал голову.

Такие заботливые руки.

При такой красоте.

Я хохотал.

Я не являлся вовремя.

Я плевал в лицо жизни и любви.

Ну, это как бы вы стали владельцем яхты, которую используете лишь для стирки.

Что я мог придумать?

Зачем мне это всё?

Кроме ужаса и шторма.

Кроме ощущения близкой гибели…

Когда мы были с ней на писательском обеде, молодёжь целовала стул, на котором сидела она.

А я кричал кому-то:

– Вот будешь всю жизнь писать правду, вот не будешь врать и приспосабливаться, и народ тебе выделит такую…

От неё осталась фотография: бульвар, она стоит, а я на лошади рядом.

Вот разве что на лошади.

Где я достал лошадь?

И вот как-то у меня сломалась «Спидола».

Был такой приёмник, когда был я.

Она сказала: – Я починю.

Она сказала: – У меня есть знакомый, он тебя любит.

Она сказала: – Он хочет, чтоб ты пообедал у него.

Она сказала: – Это будет на 7-й станции Фонтана.

Она сказала этот адрес.

Она была в шортах и фартучке.

Мы ели и смотрели на неё.

Она сказала: – Мы будем рады, если вы ещё придёте.

Это она сказала мне.

– Молодец, – выдохнули три девицы.

Она звонила каждый день.

Что ей было нужно?

Тут меня пригласили в конкурс красоты.

Первый Всесоюзный.

Нет-нет – в жюри.

Я пошёл из-за неё.

Я ей звонил в Одессу.

Со мной что-то случилось.

Я стал давить в жюри.

Я поставил условием своё пребывание в жюри, если у меня будет кандидат.

– Молодец, – сказали три девицы.

Я уговорил её. Она сразу стала вице-мисс Украины.

Теперь международный конкурс.

А что конкурс, когда мы с ним что-то ели, плита была прямо у стола.

Она поворачивалась то к плите, то к столу.

Фартучек и шорты выше стола.

Ещё раз шорты выше стола.

Мы ели и смотрели.

Не знаю, кто она мне.

Не знаю, кто она ему.

Это было совершенство.

Я очень обиделся.

Она сломала ногу и не поехала в Париж на конкурс.

А я звонил.

А я просил.

И с ногой с этой было всё в порядке.

У неё всегда было в порядке с ногой.

И опять прошли два года.

И она мне позвонила.

– Ты знаешь, я теперь живу в Лос-Анджелесе. Я вышла замуж ещё тогда…

– Да. Чего там знать.

Оказывается, ещё в Одессе, ещё тогда.

Ещё во время фестиваля.

Она жила у ювелира тоже.

– Молодец, – вздохнули три девицы.

И я был в Лос-Анджелесе, и она встретила, и привезла меня, и мы ели уже с дантистом или ювелиром, и смотрели на неё.

И никто никогда её не ревновал.

Мы могли собраться все и смотреть на неё.

И никто никогда не ревновал.

И тут опять звонок в Москву:

– Я лечу в Карпаты. Я могу заехать. Ты не забудешь?

– Да уж куда мне?

– Ты лучше всех, – сказали мы одновременно.

Больше она не появлялась.

– Молодец, – вздохнули девицы и выпили.

Оказалось, чтобы получить отгул, пойти со мной в кино, поехать за город – она сдала кровь.

Безвозмездно.

За два свободных дня.

А я раздражался.

Я кричал, что в эти дни не могу.

А она говорила:

– Хорошо. Я ещё возьму отгул на следующей неделе.

– Вот так выглядит подонок, – сказал я зеркалу.

Мужчины более ревнивы, потому что по лицу женщины понять ничего невозможно.

Она умнее.

И скрытнее.

Если любишь – веришь.

Если не любишь – зачем следить.

Бедный, не знаешь.

Она принимала снотворное, чтобы утром не звонить.

Чтоб сорвать телефонную зависимость и устроить этот божественный женский разрыв после «люблю, навек твоя».

После этих слов она исчезает.

И выдерживает тебя, с её точки зрения, ты ещё не дозрел.