— А чего это вы, братаны, все время уборщицу с аптеки вспоминаете, — поинтересовался Гришин, — у вас что, других баб не было?
— Да не в том дело, товарищ старший лейтенант, — обиделся Хомяк, — просто она при старом следователе за ординарца была. Через нее все дела и делались.
— Именно она следователя на людей наводила, на которых сначала уголовные дела открывались, а потом их в Израиль отправляли, — разъяснил ситуацию Сапог, — Через слабительные таблетки и на нас она следователя вывела. Многим она разные лекарства продавала. Большинство тех, кто через старого следователя в Израиль приехали — через нее прошли.
Впоследствии, когда Пятоев будет прослушивать запись потока бесконечных воспоминаний Хомяка и Сапога о родном Пскове, именно эта информация и будет для него наиболее ценной. Старый следователь убит, но его более чем информированная помощница жива, и наверняка затаилась. Но всему свое время. На Гришине была вычурная фуражка с солнечной батарейкой и вентилятором, который предназначался для охлаждения воздуха перед носом счастливого обладателя красной шапочки с мотором. Такие головные уборы чрезвычайно популярны в Израиле, не вызывают удивления и очень удобны для установки в них микрофона. Солнечная батарейка выробатывает достаточно тока для микрофона, особенно если отключить вентилятор. Впрочем, в эти технические подробности ни Хомяка, ни Сапога посвящать не собирался.
— А она, эта ваша уборщица, на внешность то ничего? — продолжал задавать свои невинные вопросы Гришин, — А то помню, у меня роман был. По молодости. Она была доярка. Звали ее Васильевна, и по праздникам она гнала самогон. Никаких кружевных трусиков, ажурных чулок и прочих глупостей она не признавала. Мы встречались на сеновале. Она была пышная и раскрасневшаяся. Абсолютно голая, но в резиновых сапогах. Сверху на мои ягодицы через дырявую крышу капал холодный осенний дождь, но это не мешает сосредоточиться. Снизу поднимается густой запах конского навоза, что создаёт атмосферу тепла и уюта.
— Ну, Васильевна, с богом, — говорю я, и она крепко обхватываешь меня ногами. Я чувствую, как от холодной резины твоих сапог отваливаются кусочки засохшего навоза. Осенний дождь переходит в ливень. Холодные капли, падающие на мои ягодицы, превращаются в ручейки, стекающие по нашим телам в глубь сеновала. Но вот тебя пронзает судорога, и ты глубоко вдыхаешь напоённый конским навозом воздух. Потом мы долго лежим, тесно прижавшись друг к другу. Запах солярки от моего комбинезона сливается с ароматом коровника от твоей телогрейки. Смеркается. Где-то не вдалеке работает телевизор. Идёт программа «Время». Признаюсь честно. Я люблю Васильевну до сих пор. Она сниться мне каждую ночь. Я не могу жить без нее! Когда-нибудь я приеду в деревню Щеглово под Всеволожском, и мы оформим наш брак в сельсовете. Ты меня слышишь, любимая?
— Да не убивайтесь вы так, товарищ старший лейтенант, — Хомяк был явно тронут, — у вас еще все будет хорошо, я уверен. Вот помню, я кино видел, «Конец в Тропиканке» называется. Фильм очень жизненный, 46 серий, и все как про меня. Так там такого наворочено… Что твоя Чечня. А кончается все хорошо. Так что, товарищ старший лейтенант, не отчаиваетесь.
— А уборщица из аптеки далеко не доярка, — молодой ее не назовешь, но женская выправка у нее что надо. Равняться на грудь четвертого языка, если это ее грудь — одно удовольствие. И кружевные трусики, ажурных чулок и прочих глупости — это как раз в ее стиле. Да и происхождения она дворянского. Как сейчас помню, что она мне рассказывала, что во время строительства железной дороги Петербург-Москва, ее прапрадедушка, человек редкого душевного здоровья, подал прошение генералу Клейнмихелю, предлагая ему сотрудничество своих подчинённых гномов, уверяя своим честным словом, что эта сволочь, которая разрабатывает подземные жилы благородных металлов и бронзовых руд, будет гораздо полезнее всех инженеров и землекопов в мире. Ответа он не получил, но продолжал упорно подавать прошения как генералу Клейнмехелю, так и непосредственно царю Николаю I-му до тех пор, пока его официально не попросили не предлагать более своих услуг.
— Очень жаль, что карьера замечательного прапрадедушки уборщицы из аптеки была прервана на взлёте, — посетовал Гришин.
А я помню ее ещё девушкой, — сообщил Хомяк, — Я был еще пацаном, но как сейчас помню, когда слушалось дело о её изнасиловании, она пришла на суд в ультракороткой юбке. Тогда ещё судья спросил присутствующих, не хотят ли они начать слушание дела с осмотра места происшествия.
Читать дальше