Роберт Ладлэм: Дорога в Гандольфо

Посредине проезжей части дороги, на полпути к лимузинам, лежал на спине капитан Руж. Поднятая кверху рука была согнута в запястье, так и не успев закончить движение. Маска не могла скрыть выражения олимпийского спокойствия на его лице. Судя по всему, он запутался в длиннополой сутане, споткнулся и при падении нечаянно воткнул острие иглы себе в живот.

— Скорее! — бросил Гри. — У нас же есть противоядие! Генерал все предусмотрел! — На то он и генерал! — заметил Блю.

— Давай! — приказал Хаукинз, поддерживая Гвидо Фрескобальди, который неожиданно запел.

По другую сторону пыльной дороги Маккензи увидел капитана Оранжа. Выбравшись из кустов, тот несся по направлению к лимузину папы. «Ненужная спешка», — подумал генерал: папа не собирался бежать. Его преосвященство помог своему помощнику поудобнее устроиться на сиденье и теперь вылезал из машины с гневным выражением лица.

Хаукинз схватил Фрескобальди за руку и повел к лимузину.

— Мы не причиним вам вреда, сэр, — проговорил генерал папе. Это было типичное обращение к пленнику.

— Скоты! — взревел папа громоподобным голосом, пронесшимся эхом через Аппиевы леса и холмы. — Звери! Убийцы!

— Что такое?

— Баста! — опять прогремел голос папы Франциска. В глазах его сверкали молнии. В глазах исполина в телесной оболочке простого смертного. — Возьмите мою жизнь! Вы убиваете моих любимых детей! Детей Бога! Вы проливаете кровь невинных людей! Отправьте же меня к Иисусу! Прикончите и меня тоже! И, может, Бог простит ваши души!

— О-о, во имя Христа... во имя Неба, замолчите! Никто никого не собирается убивать!

— Но я же вижу! Дети Христа мертвы!

— Это всего лишь лошадиная доза снотворного. Никому не причинено и не будет причинено никакого вреда.

— Но они мертвы! — заявил Франциск, однако уже не столь убежденно, озираясь в растерянности по сторонам.

— Они мертвы не более, чем вы. Зачем мы стали бы связывать их, если бы они были мертвыми? Оранж, давай сюда!

— Слушаюсь, мой генерал! — ответил Оранж, обойдя лимузин спереди.

— Вытащите того цветного парня из машины. Должно быть, это личный гость папы.

— Этот человек — священник. Мой помощник!

— Что вы говорите? А я подумал, что этот мальчик — из церковного хора... Полегче с ним, Оранж, — сказал Маккензи, когда итальянец вытащил находившегося в бессознательном состоянии черного прелата из автомобиля. — Положите его в кусты и расстегните ворот: чертовски жарко в таком одеянии!

— Вы утверждаете, что все они живы? — недоверчиво спросил Джиованни.

— Да, конечно, — ответил Маккензи и подал Веру сигнал готовить Фрескобальди к подмене. Двойник римского папы вел себя совершенно спокойно.

— Я вам не верю! Вы убили их! — снова закричал папа.

— Да замолчите же вы наконец! — произнес Хаукинз, но не в вопросительном тоне. — Послушайте же меня! Не знаю, как вы там руководили своими людьми, но, думаю, отличить живого солдата от мертвого вы можете.

— О Боже!

— Капитан Гри! — крикнул Маккензи скандинаву, который, с маской на лице, связывал священника у переднего лимузина. — Пожалуйста, поднимите этого человека и перенесите сюда.

Гри выполнил приказ. Маккензи взял папу за правую руку.

— Вот, дотроньтесь до шейной артерии этого человека. Чувствуете пульс?

Зрачки папы сузились, он сосредоточенно следил за артерией.

— Да... сердце бьется... Вы сказали правду. А другие? Они тоже живы? И их сердца бьются?

— Я же дал вам слово! — твердо проговорил Хаукинз. — Я должен сделать вам замечание, сэр. Победитель не лжет, если уверен, что его положение прочно. Мы отнюдь не скоты, сэр! Просто у нас мало времени, и поэтому мы вынуждены применять те средства, которые могут помочь нам сэкономить его. — Генерал подал Веру знак привести Фрескобальди, находившегося под действием наркотических препаратов, и затем вновь обратился к его преосвященству: — Боюсь, нам придется внести кое-какие изменения в ваше одеяние. Я буду вынужден...

Маккензи умолк. Папа Франциск с изумлением смотрел на Гвидо Фрескобальди. Он только сейчас узнал оперного певца. Чисто выбритый, без бороды и усов, его кузен более походил на Джиованни Бомбалини, чем сам Бомбалини.

— Гвидо! Это же Гвидо Фрескобальди! — вскричал папа так громко, что его, наверное, можно было услышать и в Неаполитанском заливе. — Гвидо, моя родная плоть! Моя кровь!.. Это же Гвидо!.. О Матерь Божья!.. И ты, Гвидо, — часть этой... этой ереси!

Синьор Гвидо Фрескобальди только улыбался.