Лион Измайлов: Четыре мушкетёра (сборник)

Кому это нужно — убивать тебя? Не хочешь и не знакомься. Можно подумать, что все только и ждут тебя, умника и красавца. Между прочим, лет в двадцать ты путал Кваренги и Гварнери, а твоей внешностью вполне можно отпугивать ворон, если надеть на тебя что-нибудь соответствующее. «Посмотри на себя в зеркало — ты же идиот». Это уже цитата из письма некогда любившей меня Зои. Когда же это было? Давно…

В те времена ты проговорил бы минут сорок. Вспомнил бы всю свою жизнь и слегка коснулся бы её руки при передаче сигареты.

Нет, нет, спать — и всё. И ухватился бы за руку. Или ещё что-нибудь подобное. Но сегодня… Даже непонятно, почему эти мысли лезут в голову. А куда же ещё им лезть? Спать…

— Давайте спать.

Сигарета уже кончилась, куда девать окурок?

— И так всегда?

Она поняла:

— Сколько помню себя.

Я не удержался:

— Значит, лет пятнадцать?

— Примерно.

— И каждый раз просыпаетесь?

— Нет, спим. Привыкли.

— А что же сейчас?

— И сейчас буду спать.

Я кинул окурок в окно. Она мне дала свой, и я его тоже выбросил.

Она заснула. Я ещё немного поворочался.

Проснулся я от жары. Мылся, завтракал — на меня поглядывала новая жиличка. Думала, не прогадала ли. А что, ей вчера меня не показали? А если б показали? Может, вообще бы съехала с квартиры?

Я вспомнил прошедшую ночь. И вдруг представил себя Печориным в «Тамани». Девушка и эта песня: «Ты помнишь, изменник коварный, как я доверялась тебе». Песня по мотивам «Тамани». С чего бы это? Ах да, в «Тамани» она тоже пыталась его утопить.

Я заметил, у меня в жизни часто возникают ассоциации с какими-то литературными героями. Я чувствую себя то Печориным, то Онегиным, то Гэтсби. Естественно, в меньших масштабах. Если Гэтсби строил дворец, чтобы показать, как он разбогател, то я покупаю себе с большой переплатой поношенную дублёнку и иду в ней разводиться, поскольку при семейной жизни меня не раз упрекали в мизерности моей зарплаты.

Длинная какая-то фраза получилась. Но из этой фразы слова не выкинешь. Надо было вместо запятой перед «поскольку» поставить точку. Ну да ладно, кто считается?

Жиличка подошла к кухонному столу, протянула руку, сказала:

— Света.

Немного подумала и добавила:

— Манекенщица из Дома моделей.

— Све-ета, — протянул я, пожал руку, спросил довольно нахально: — А чего сюда приехали, Света из Дома моделей?

— В отпуск, отгулов накопилось. А тут, говорят, весело. А мест в гостинице нет.

— Ну что, Света, испугались ночевать со мной в одной комнате?

— Ни капли не испугалась, — ответила Света и повела плечиком. — Просто не имею такой привычки.

— Ну вот, — сказал я, допивая чай, — вот и проворонили своё счастье.

Я пошёл. Вслед мне неслось какое-то бурчание типа:

— Подумаешь… счастье… таких… базарный день…

Я вернулся и сказал:

— Каждая манекенщица мечтает выйти замуж за дипломата.

— А вы что, дипломат, что ли?

— Хуже, — ответил я и ушёл, размахивая атташе-кейсом.

Когда я появился на главной площади, там уже было полно народу. На одной из наспех построенных эстрад играл духовой оркестр. Музыканты с трудом переступали ногами, потому что при каждом шаге приходилось отрывать подмётки от проступившей сквозь краску хвойной смолы. На другой эстраде расположился оркестр народных инструментов и ждал своей очереди.

Духовики были в тёмных костюмах и при галстуках, народники — в атласных рубашках ниже колен и в широких штанах, очевидно, выше пояса. Рубахи были подпоясаны шёлковыми шнурками из синтетики, украшенными кистями.

На возвышении я увидел группу людей, среди которых явно выделялись мои собратья журналисты. Я был отторгнут от их клана, и места для меня среди них не было. Они прибыли официально, по командировкам, я прибыл самостоятельно, дикарём. Они жили в гостинице, я — в частном секторе. Эти два обстоятельства не улучшали моё и без того паршивое настроение. Ночное бдение добавляло раздражительности.

Я пробирался сквозь толпу до тех пор, пока не начался митинг.

— Товарищи! — кричал председатель горисполкома в микрофон. — Сегодня мы вместе с вами… — Дальше он долго перечислял с кем. — Сегодня мы вместе с вами… — ещё раз повторил он. Слова долетали не все: то ли ветер мешал, то ли радиопомехи. — Собрались… здесь… мы… наш… славном… традиция… никогда… всегда… источник… целебные свойства… благосостояние… объявляю открытым!

Тут мне удалось наконец выбраться в такую точку, откуда была видна трибуна и все, кто на ней находился. А находилось там, судя по внешнему виду, всё городское начальство и лучшие представители трудящихся и отдыхающих в городе-курорте.