Борис Жердин: Картинки из моей жизни

Как я уже говорил, мои родственники все очень честные, но если устроить среди них соревнование по честности, то, конечно, всех бы победил дядя Абраша.

Он работал бухгалтером в БУПЕ и домой приносил только одну зарплату 86 рублей, и поэтому его жена тетя Зина всегда с ним ссорилась. У них не было детей и они жили с нами на улице Кирова в двухкомнатной квартире, где кроме них жили еще я, мама, тетя Аня и тетя Люба.

Я был единственный ребенок в доме, все меня очень любили и дарили подарки. Кстати, Абраша привез мне из Цхалтубо гармошку, на которой я играл, сидя на горшке.

Тогда я и пообещал Абарше, что когда вырасту и разбогатею, куплю ему новое пальто. Я так и не сдержал своего слова. Абраша умер от инфаркта, когда я уже вырос, но еще не разбогател.

Я помню колыбельную, которую мне пел мой дорогой Абраша:

«Тюли-тюли-тили.

А собаки в июле».

Под эту песню я засыпал и мне снились безоблачные сны.

Чтобы вы перестали плакать, я расскажу вам про человека, который всю жизнь прожил в конспирации.

Его звали Матвей Нахимович Доброволец. Он был по паспорту русским, жил на Советской улице и занимал пост начальника главка. На самом деле он был еврей, его звали Мотл Нохамович Рохкинд и его папа когда-то работал в органах и был большая сволочь, хотя и сын далеко не ушел, – так говорит дядя Соломон.

Пятая графа в паспорте послужила большим препятствием, когда семья собралась выезжать в Израиль. Но, говорят, что он припугнул кого-то наверху и им все поменяли обратно.

Сейчас Мотл Рохкинд живет в Хайфе.

Говорят, что он стал заядлым сионистом.

Он получает пенсию и еще подрабатывает чисткой ковров. И еще говорят, что у него самые длинные пейсы в Израиле.

«Если вы встретите Матвея, плюньте ему у глаза», – так просил дядя Соломон перед смертью.

Арон Цейтлин был обманутый человек.

Он пошел работать на химический завод, в надежде в 50 лет выйти на пенсию. Но, как показало время, в такой стране нельзя строить столь дальновидные планы.

Сначала началась перестройка, затем взорвался Чернобыль.

Все евреи стали бежать с корабля.

Корабль поэтому начал тонуть.

К тому времени Арон заболел.

Химические вещества откладывались у него под кожей, образуя выпуклые шишки.

До последней минуты Арон не хотел ехать в Израиль. Пенсия в 50 – держала его как магнит.

«Если ты не поедешь, я выброшусь из окна», – кричала его мама. И Арон сдался.

Сейчас он в Израиле, и до пенсии ему еще, ох, как далеко.

Спросите у Арона, чего бы он хотел больше всего на свете и он вам ответит, что больше всего он хочет казнить коммунистов, которые его обманули. И у вас встанут волосы, когда он расскажет, какие страшные казни он для них придумал.

Как говорил плотник Моисей: «Человек, который доверяется бандитам, похож на слепого теленка, который идёт к обрыву».

Я люблю Арона. Он был и остается моим другом. Дай Бог чтобы он выздоровел. Говорят в Израиле очень целебный воздух.

Сейчас я расскажу вам, как надо жить, и вы поймете, что я опять прав.

Сема Лившиц и его жена Сима имели маленькую квартирку в полуподвале на Крестьянской.

Сема работал простым слесарем на метизном заводе, а Сима была медсестрой на полставки. На двоих у них выходило 165 рублей в месяц. У них не было ни детей, ни животных, поэтому дома всегда было чисто. Накрахмаленные голубые занавески на окнах, вымытые до блеска полы, чистенькая, без одной пылинки дорожка, стол, кровать и шкаф. У них не было лишних вещей, только необходимое. Но когда к ним приходили гости, у них всегда находилась бутылка крымского портвейна, борщ и котлеты.

Я обожал кушать у них дома.

Эти люди очень любили друг друга и никогда никому не завидовали. Соседи говорили, что Сима и Сема умеют жить. Они тянут жизнь через соломинку, как дорогое вино.

Сейчас они живут в Нью-Джерси. У них хорошая квартирка и цветной телевизор. Они ни в чем не нуждаются. И если о чем-то грустят, так это только о своей молодости.

Володя Боровник имел справку, что он ненормальный. Он был первооткрывателем этого дела, а Зяма Кац уже пошел по проторенному пути.