Борис Жердин - Ничего кроме правды

Я знал, что Абраша выдумщик, но такого странного заявления я не ожидал даже от него. Вначале я хотел высмеять дядю Абрашу, но потом я вспомнил новый велосипед, билеты в кино, мороженое, и решил сделать вид, что я ему поверил. И он рассказал мне такую историю.

В 1949 году группа французских кинематографистов приехала в Минск. Они собирались снимать фильм по сценарию какого-то Жана Кокто о французских летчиках, которые воевали в составе эскадрильи Нормандия-Неман на территории Белоруссии. В составе группы был тогда еще неизвестный советским зрителям Жан Маре.

Кинематографистов возили по местам боев, они фотографировали, делали заметки, а через два дня их привезли в дом отдыха Ченки под Гомелем, чтобы они отдохнули и набрались сил. И случилось так, что их переводчица заболела ангиной и потеряла голос, а без нее они не могли продолжать работу. И тогда в доме отдыха объявили по радио, чтобы все, кто владеет французским языком пришли в клуб. Но пришла только моя мама и еще один шутник, который думал, что они имеют в виду идиш, потому что евреев иногда называли французами. Мама изучала французский в институте, и могла не только читать и говорить, а даже знала наизусть несколько стихотворений Вольтера.

Вот так она познакомилась с отцом.

«Я не знаю, как они сошлись, меня там не было, – продолжал Абраша, – но ты и сам понимаешь, вечерами в доме отдыха играл баян, луга отражались в реке, пахло полевыми цветами и, я думаю, хотя я никогда об этом с Беллой не говорил, она специально все так подстроила. Ей было уже пора, почти сорок, это был ее последний шанс.

Потом Беллу забрали. Ночью приехал хлебный фургон, и ее увезли. Она была уже на пятом месяце, мы даже не успели попрощаться. Ее обвинили в связи с французской разведкой. Потом появился ты. Мы получили несколько писем для Беллы от твоего отца. Он посылал их через кого-то в Москве. Мы не отвечали, потому что переписываться было очень опасно. А Белла узнала о письмах только в 55-м году, когда вы вернулись по амнистии.

Она написала ответ, но больше писем не пришло, и мы решили, что человек, через которого они приходили, умер».

Абраша провожал меня домой, а я шел и думал о новом велосипеде. Я ни капельки не поверил ему. «Последний шанс, французские летчики, письма от Жана Маре», ха-ха-ха. Все выглядело очень неубедительно, но я сделал вид, что поверил и обещал Абраше все держать в тайне. Мне не трудно было ее хранить, потому что я понимал, что такое глупое вранье все равно никто не примет всерьез.

Прошло несколько дней.

Однажды, делая домашнее задание, я сломал карандаш и полез к маме в письменный стол за точилкой. Ее не оказалось на месте, зато я нашел ключ от верхнего ящика, который всегда был заперт. Не в силах сдержать любопытство, я открыл его.

Внутри почти ничего не было, обыкновенная общая тетрадь, очень красивая иностранная авторучка и бабушкина брошка с синим камушком.

Я открыл тетрадь.

Это был мамин дневник.

Между исписанными страницами лежало несколько засушенных цветков, три письма в конвертах с московским обратным адресом и фотография мужчины в сером пальто, наброшенном на плечи. Сзади было что-то написано по-французски.

Я вдруг вспомнил Абрашину историю, и у меня в уме мгновенно все сложилось. Я смотрел на фотографию и не мог поверить своим глазам.

Нет, никаких сомнений не было. Это был Жан Маре.

Потом я запер ящик и целый час стоял перед зеркалом, стараясь найти хоть отдаленное сходство. В эту ночь я долго не мог заснуть, я думал об отце, представлял, как он живет там в Париже.

К утру у меня поднялась температура, меня трясло, начался грипп.

Мне ставили горчичники, давали лекарства. Я лежал и думал, даже не мог читать. Я твердо решил никому не говорить о своем открытии.

Прошло много лет. Я вспомнил, как я приезжал в Гомель на похороны дяди Абраши, как я плакал, уткнувшись маме в плечо.

Потом я перескочил в своих мыслях в Америку.

Вспомнил, как я узнал о смерти отца. Толик Иоселевич, ничего не подозревая, прочитал мне его некролог по телефону. Я даже не заплакал, а только ушел на берег залива и долго смотрел на Нью-Йорк, ничего не видя.

Потом я рассказал историю об отце своим друзьям, но они не поверили мне, а только посмеялись.