Мария Штейникова - Кошка Фрося и другие животные (сборник)

Я говорю:

– Чего так орать? Это мамины золотые коронки.

Он говорит:

– Зачем тебе?

Я говорю:

– А вдруг революция, и тебя раскулачат, а я тебя вызволю, подкупив охрану россыпью золота высшей пробы. Моя прабабулечка Марея, кстати, так и сделала в свое время.

Он говорит:

– Я больше в твои сундуки ни ногой, а то вдруг там еще какие части кого-нибудь.

Кошка Фрося у нас часто ведет себя как барыня из «Женитьбы Бальзаминова». Таскается лениво из угла в угол и ноет, ноет, как зуб больной. А во рту мухи любятся. Скучно, кулебяками пресытилась, тело бежевое залежалось. Любви бы. А кошка Чуча меж тем (женщина, кстати сказать, очень умная) сидит, подперев бигуди лапой, напрочь не закусывая, ибо не имеет такой глупой привычки, и внушает: «Добрая ты, добрая Фрося Атосовна, дай бог здоровья папеньке». Муж прибегает со слоном на руках и кричит:

– Потрогай, какая у нас Фросенька стала! Такая же, как ты – зимняя…

Звоню сегодня бабулечке, спрашиваю:

– Ну как, отметили?

Она говорит:

– Поели, выпили, телик посмотрели, легли спать, и тут началось самое интересное. Заснула на мобильнике, сделала сто семнадцать вызовов Людке Бортниковой. Та, дура пьяная, приперлась в три ночи двери нам выносить. Расшаперилась там в лестничной клетке, мычит каво-то, зубы на втором этаже потеряла. Я же откуда знаю, что она мой храп прослушивает полночи. Послала ее на три веселых буквы и спать пошла. Ну, она еще часочек поколотилась и утихла. Умерла, наверное. А потом смотрю – у меня деньги на телефоне исчезли.

Я говорю:

– А Бортникова чо?

Бабулечка говорит:

– Да чо с ней, с кобылой, сделается – только ушла, похмелила ее.

Выхожу в гостиную, все разбегаются кто куда. Кто в диваны забился, кто с мебелью слился. Я говорю сразу:

– Мне не стыдно, чо было?

Муж говорит:

– Откусывала головы шпицам. Вашему валдеморшеству налить?

Я говорю:

– Да. И оливьешечки мне, приправленной кровью этих невинно убиенных карликов.

Он говорит:

– Все что угодно, только не ключи от метлы.

Я говорю:

– Упырь мой.

А он мне:

– Ведьма.

У меня сразу игривое настроение, и я говорю:

– А давай вместе лука наедимся.

Он говорит:

– А давай.

Мама звонит и сразу смеется в трубку глупым смехом. А потом вдруг говорит таким женским глубоким голосом:

– Мы с новым на горнолыжном курорте.

Я говорю:

– Вы вроде в Таиланд улетали.

А она ржет сперва минуты две, и мне с ней тоже приходится, а потом говорит:

– Меня в самолет не пустили. У меня же выезд на полгода закрыт, а ты мне свой загранчик не дала слетать.

Кошка Фрося сегодня только лежит и пьет. У нее роман с раковиной. Фрося переела кулебяки. Муж говорит:

– Вот что с котиками кулебяки делают.

Я говорю:

– Куском моей кулебяки можно убить. Если хорошо прицелиться.

Бабулечка сегодня не звонит и не пишет. Я волнуюсь. Звоню сама, а она говорит умирающим голосом:

– Марея, привет, детка, я ср. У меня Пашка, Мишка, Серега, Женя, Анюта и Соня. На Новый год приехали, да. Делаем генеральную.

А я очень хорошо помню, как это – генеральная. Это когда бабулечка генерал, а у всех остальных – почти ремонт. И слышу в трубку ее зычный вопль:

– Женясветамишапаша… Паша! Левее, левее, блядь, я сказала! Едриттвоюмать, всех перебрала. – Возвращается ко мне умирающим голосом: – Вчера «скорую» вызывала, два раза.

Я сочувствую:

– Поговорить не с кем было?

У бабулечки не дом, а ковровая шкатулка. Все обито коврами, только на потолке нет. Поскольку на нем нельзя, там люстра. Она на ковре теряться будет. Не в ковре еще холодильник, телевизор и коричневая чехословацкая стенка. И кот. Для него бабулечка единственное не пестрое пятно в доме. Если она конечно же не собирается на «Рябину».

Еще у бабулечки есть уборная. Там тоже ковры, люстра и унитаз. Раньше еще был телефонный аппарат на длинном-длинном проводе. А теперь она всегда с мобильником, и еще один, стационарный, на стене висит. На случай, если из исполкома звонить будут. В уборной бабулечка себе ни в чем не отказывает.

Вообще, бабулечка очень за собой следит. Подвязывает себе лицо на ночь эластичным бинтом, на макушке завязывает бант и так спит. С гравитацией борется. И в перчатках, чтобы маникюр. Я ей звоню, а она со мной как-то через губу. Я к ней и так и эдак, не знаю, на что подумать. А она говорит:

– Марея, да погоди ты, у меня глина на морде. К земле, мать ее, привыкаю.