Йозеф Лада - Картинки похождений бравого солдата Швейка

Замечательный вкус приготовляемых Балоуном блюд был легко объясним, если учесть, что снабжали на позициях с большими перебоями. Русские были днем и ночью начеку. Едва, бывало, у деревни загремят обозные повозки, как на дороге начинают рваться снаряды! Полевая кухня, подходившая к утру, оставалась стоять в получасе ходьбы от окопов, и солдаты тащились туда по ночам с котелками. Каждый нес по три котелка на девять человек… И солдаты стали старательно делать новые дырки в ремешках своих штанов. Кофе в консервах был такой, что хуже некуда, потому что на фабриках, вместо кофе, в него примешивали отруби. Сало выдавали кусочками, словно приготовленными, чтобы шпиговать зайца. Но Балоун ухитрялся варить даже из этих крох.

Однажды вечером русские вздумали обстрелять деревушку и принялись шпарить из тяжелых орудий, заладив огонь на всю ночь. Кухню не подвезли, обозу пришлось вернуться. Два дня ничего не выдавали, в окопах начался голод. Надпоручик Лукаш разрешил съесть неприкосновенный запас, но его уже давно не было в помине. Балоун, разыскивая, чем бы заморить червячка, в отчаянии носился туда и обратно, но нигде ничего не было. Совершенно потеряв голову, он заговорил о том, что наступает конец света и приближается день страшного суда. Великан притулился в уголке блиндажа и молился по маленькой книжонке, которую послала ему жена, заботясь, чтобы у него также была пища духовная.

В ту ночь русские пошли в атаку, но были отбиты. В окопах стоял адский треск выстрелов. Балоун, прикрывая уши ладонями, причитал: «Все. Уже начинается… Уморили нас голодом, а теперь еще и убьют». — «Так оно и полагается, чтоб человек перед смертью как следует попостился, — отвечал на это Швейк. — После смерти попадешь на небесную трапезу, а ведь не потащишься ты туда с набитым брюхом!.. Как, к примеру, в начале войны после битвы у Замостья. Фельдкураты, понимаешь, пошли по полю боя причащать умирающих, а из Замостья с ними пошел один раввин — посмотреть: вдруг там какой-нибудь еврей лежит. Чтобы его тоже утешить!» Ходит он с одним фельдкуратом и смотрит, как тот провожает в последний путь.

Солдатам-католикам фельдкурат говорил: «Возлюбленный сын мой, раны твои тяжелы и жизнь едва теплится в теле твоем. Не страшись! Еще сегодня узришь лик господа и в блаженстве будешь созерцать его вечно. Аминь!» Солдатики прикладывались к епитрахили и отдавали богу душу. Наконец раввин нашел одного раненого еврейского солдата, прочел над ним молитву и говорит: «Мойше, вижу, тебе недолго осталось быть на этом свете. Но не сожалей, ибо для каждого настанет час оставить эту земную лавочку. Еще сегодня будешь ужинать вместе с Авраамом». А этот раненый солдат плюнул и вздохнул: «Видит бог, говорит, лучше бы мне вовсе не жрать!» Балоун, грешник богомерзкий, готовься в последний путь!»

Балоун опустился на колени и стал целовать переплет своей книжки. В этот момент снаружи раздалось: «Командир! Командир!» Надпоручик Лукаш послал Швейка посмотреть, кого это черт несет, и через минуту Швейк привел в укрытие двух солдат с тяжелыми мешками. Балоун живо поспешил на помощь, полагая, что в мешках сухари. Но Швейк вытряхнул из мешка аккуратно сложенные пачки шелковистой бумаги. «Что это такое? — зашипел надпоручик. — Бумага? Солдатам на цигарки? Но табаку-то не выдают!» — «Иезус-Мария! — радостно воскликнул Швейк. — Так ведь это же клозетная! А какая замечательная — белая, розовая и синяя — прямо как небосвод!» У Лукаша надломился голос:

«Доложите господину полковнику, что мы уже трое суток не получали провианта. Доложите, что у нас кончаются боеприпасы, и я не могу дозвониться по телефону — связь прервана. Доложите ему также, что эту клозетную бумагу я раздам солдатам немедля, когда они будут сыты!» — «Лично меня, господин обер-лейтенант, — очень мягко начал Швейк, — нисколечко даже не удивляет, что эта клозетная бумага вывела вас из себя. У меня раз однажды через это дерьмо тоже была ужасная неприятность! Был я тогда в учении у пана Кокошки, торговля аптекарскими товарами, Прага, улица на Перштыне. В обед хозяин всегда сидел сзади в конторке и что-то писал. И вот, стало быть, как-то раз в это время приходит одна дама и просит «Маллатин» для рук. Глянул я в ящик, где он у нас всегда лежал, и говорю: «К сожалению, мадам, нету!» Покупательница ушла.