Йозеф Лада - Картинки похождений бравого солдата Швейка

«Ваше благородие, — зашептал казак, — у него винтовка!» — «Да?!» — подивился офицер и только теперь заметил, что у человека за спиной винтовка. «Вперед!» — скомандовал он. Четверо верховых влетели на полянку, направили на отшельника пики и гаркнули: «Руки вверх!» Австриец поднял руки, а один из казаков соскочил с коня и отобрал у него оружие. Схватив солдата за плечо и заметив у него на груди медали, он сказал офицеру: «Медали у него! Видать по нашим стрелял!» Разведчик влепил солдату пощечину, сорвал медали и сунул их в карман. Пленного повели в штаб.

По дороге встретили полк, казак передал пленного в штаб. Толстый полковник гаркнул: «Военнопленный?! Кажется живой язык! Как твоя фамилия?» — «Осмелюсь доложить, холост!» — отрапортовал пленный, полагая, что у него спрашивают, как поживает его «фамилия», то есть семья… «Но это, ваша милость, все равно очень приятно, что изволите справляться насчет моей жены и деточек», — невозмутимо продолжал «язык». Полковник произнес, обращаясь к штабным: «Что за дурак!» А затем снова обратился к штабным: «Чудак-дурак?» А затем снова обратился к пленному, но уже по-немецки: «Sagst du dein Name!» И тут солдат, вытянувшись в струнку и «пожирая» полковника глазами, молвил голосом, прогремевшим по всей Руси великой до самого Черного моря: «Иозеф Швейк, Прага, улица На Бойишти, «У чаши!»

« Habent sua fata libelii » [1] И книги имеют свою судьбу ( лат .). ) — это мудрое древнее изречение как нельзя более подходит к великолепной эпопее смеха и насмешки, которая в середине 20-х годов нашего века ввела в мировую литературу новый, ставший бессмертным образ «непризнанного героя без славы и истории Наполеона». Ибо «Похождения бравого солдата Швейка» имеют свою судьбу! И, к слову сказать, не без интересных похождений…

Историки литературы подробно исследуют, как из первой, еще черновой заготовки Швейка — официально признанного идиота, разлагающего императорско-королевскую армию исключительно своим верноподданическим стремлением служить государю императору «до последнего издыхания», — через десять лет Ярослав Гашек выковывает героический образ своего «бравого солдата». Теперь уже его Швейк — неистощимый балагур, настоящий сын своего народа, выходец с пражской окраины — в беспощадной пародии высмеивающий прогнившие, рассыпающиеся в труху устои общества. Но не только это. С беспредельным оптимизмом Швейк, обладающий здоровым реалистическим рассудком, выбрасывает на свалку истории иллюзорные ценности буржуазных порядков, осуждает фантасмагорию чиновничьего и военного аппарата и объявляет войну войне! Образ Швейка формируется, оттачивается в процессе претворения превосходного замысла в классическое литературное произведение, становится символом эпохи. От довоенных сатирических рассказов и фельетонов, нередко вызывавших возмущение своей, граничащей с цинизмом, гиперболой, абсурдностью, юмором висельника, автор Швейка переходит к правдивому, прогрессивному и художественно новому видению общественной действительности, к непоколебимой уверенности в победе положительных сил развития общества и человека.

Итак, превращение Швейка в сатирический образ, разящий остротой, неразрывно связан с накоплением жизненного опыта, идейным и политическим созреванием его творца — Ярослава Гашека. И эту зависимость нетрудно проследить, если подробнее ознакомиться с жизнью и творчеством писателя.

Перед первой мировой войной, попытав сначала свое счастье — правда, в течение очень короткого времени и совершенно неудачно, — на чиновничьей стезе, Гашек становится профессиональным журналистом и писателем. Чисто внешне как писатель он обретается на периферии литературы. С гениальной легкостью и остроумием «сыплет из рукава» для газет и журналов бесчисленные рассказы и фельетоны; как все его молодые друзья, он бунтарь и анархист, ведет богемный образ жизни, голодает вместе с ними и вместе с ними бедокурит. Но наряду с этим он все внимательнее присматривается к народной жизни, к жизни горожан и крестьянства. Мировая война умножает эти наблюдения, углубляет и оттачивает до остроты штыка. А затем идейную зрелость и творческий рост завершают идеи Великого Октября.