Лев Альтмарк - Серые пятна истории

Впрочем, время, в которое они жили, было, наверное, всё-таки наиболее удачным для них. Живи они раньше, разве дали бы им публиковаться и властвовать над умами читающей публики Жуковский с Державиным? Конечно, нет. Поэтов всегда тьма тьмущая, и все хотят быть властителями, а грамотных в те стародавние времена было совсем не так много, как хотелось. Сегодня грамотного населения чуть больше, но всё равно недостаточно, да и нужна ли нынешнему грамотному населению поэзия — ещё вопрос.

Жили бы Дельвиг с Кюхельбекером во время октябрьской революции, положение их было бы ещё более двусмысленным. Мало того, что фамилии явно дворянские, так ещё и конкуренция неизмеримо острее. Ясен пень, тема крестьян и рабочих была бы им скучна и неинтересна, так ещё и их старомодная стилистика явно выбивалась бы из выпендрёжных изысков, без которых в те времена и поэт вроде бы не считался поэтом.

Страшно сказать, как поступила бы с ними советская власть, живи они в тридцатые годы. Тут уже все параметры, как один, вписывались в расстрельные статьи. Так что лучше и не представлять, что с ними тогда бы было.

А сегодня — нашлось бы этим беднягам место в стройных рядах русских поэтов? Конечно, со святой троицей — Евтушенко, Вознесенским и Рождественским — не потягаешься, так как разные весовые категории, но и в громадную плеяду второсортных властителей дум они вписались бы с трудом. А вероятней всего, им и там не нашлось бы места, потому что уж очень замшелые они авторы, а стихи их ну никак не годятся в тексты для песен Пугачёвой, Леонтьева и — страшно сказать! — Лаймы Вайкуле.

Вот так и остались в принципе неплохие стихотворцы Дельвиг и Кюхельбекер в стороне от поэтической жизни нашей страны, которая по праву носит титул самой читающей на свете державы. Однако фамилии их не канули в лету, но вовсе не из-за литературных достоинств их носителей, а скорее из-за их диковинности для русского уха.

Афанасий Фет был очень толстым и стеснительным поэтом. Фёдор же Тютчев был наоборот строен, подтянут и в меру нахален. Единственное, что их сближало, это уверенность в том, что поэзией прокормиться никак невозможно, поэтому один всю жизнь служил офицером в армии, другой — дипломатом заграницей. И каждый из них очень завидовал своему коллеге.

Фету до смерти надоела скучная гарнизонная жизнь с ежедневными пьянками, дискотеками под радиолу в Доме офицеров, одними и теми же потными некрасивыми женщинами. Он мечтал попасть в Париж или Вену, пить настоящее шампанское, а не местную сивуху с мыльной пеной, общаться на иностранном языке с дамами высшего света, которые разглядели бы в нём не только толстый живот и кошелёк, но и не менее мощный интеллект…

А Тютчеву наоборот хотелось спуститься с сияющих дипломатических вершин, оказаться где-нибудь в глухой деревне, где можно вволю выпить родного русского самогона, покувыркаться с глупыми деревенскими девками на сеновале и смачно поматериться на окружающих, не опасаясь международных осложнений.

Но проклятый царизм очень мешал осуществлению их несбыточных мечтаний. На то он и был царизмом, чтобы мешать всему прогрессивному. Наши несчастные поэты даже периодически созванивались и часами беседовали о своей тяжёлой доле, несмотря на постоянно растущие тарифы за международные телефонные разговоры. Излив душу, они каждый раз в конце разговора обещали друг другу исполнить самые заветные желания приятеля, и ни разу друг друга не обманули.

Фет тотчас собирался и шёл на сеновал кувыркаться с девками и смачно матерился на однополчан, а Тютчев с отвращением открывал новую бутылку шампанского и шёл в какой-нибудь салон вести интеллектуальные беседы с высокопоставленными кокотками. И у каждого после этого на душе становилось чуть легче, потому что они понимали: этих жертв от них требует русская поэзия, но от своего предназначения, как ни старайся, хрен куда увернёшься…