Лев Альтмарк - Серые пятна истории

А был у них один проверенный способ — вызывать с помощью спиритизма души умерших государей и выпытывать, как всё было. С всякими древнерусскими князьями да татарскими тохтамышами проблем не возникало. Только покрути тарелочку по столу, клики мертвеца по имени, и он уже тут, сердечный. Давайте, мол, господа, выкладывайте свои вопросы, да поживее, а то спать вечным сном мешаете, и вообще не княжеское это дело — интервью потомкам давать.

А историкам только того и надо — вопросы у них уже готовы, а то, что осталось неразъяснёнными, сами додумывают и выдают за чистую монету. А кто их, академиков, подловит на вранье? Знамо никто.

И вот добрались они в своих сочинениях до Петра Первого.

Словно сердце им подсказывало, что царь Пётр — тип вредный и исключительно капризный, наделает проблем, от которых только тошно станет. Мужик он был пьющий, тиран и самодур, а уж если ему что-то не по нутру, то впадал в истерику и ломал стулья. И не только стулья.

Покрутили академики тарелку, позвали дрожащими голосками Петра, а тот уже тут как тут — мало того, что грязно материться без причины начал, так ещё и глазищами с портрета со стены сверкает.

— Чего звали, холопы? — вопрошает. — Совсем страх потеряли — прах монарший беспокоить!

— Скажите, Пётр Алексеевич… — заблеял Ключевский.

— Кто таков? Какого дворянского роду-племени?! — рычит царь, аж, портрет на стене трясётся.

— Я…

— Молчать! Розгами засеку, батогами забью!.. Чего хотел? Учти, если какую-нибудь ерунду попросишь, то лучше бы помер раньше, чем на свет родился!

— Он будет спрашивать, — и указывает пальцем на Карамзина, а у того поджилки так трясутся, что слова вымолвить не в состоянии.

— Трусливые вы людишки, — окончательно разгневался Пётр, — после моей кончины совсем народ измельчал! Даже говорить с вами противно! Тьфу на вас!.. Я пошёл, а вы тут оставайтесь. Но учтите, ещё раз меня побеспокоите по пустякам, я найду на вас управу, ох, найду!

После того, как раскаты царского баса стихли, а портрет перестал сверкать глазищами, историки чуть успокоились. Сидят, друг на дружку пялятся, отдышаться не могут.

— Слушай, а что мы его испугались? — обрёл дар речи Карамзин. — Что он нам сделает — он же на том свете, а мы пока на этом…

— Ой, не говори! — заохал Ключевский. — У него рука повсюду… Лучше давай ничего плохого про него писать не будем. Напишем, мол, обычный правитель, воевал со шведами, строил корабли да города, морды народу чистил — ничего плохого и ничего хорошего. Царь как царь. Лучше с ним не связываться!

Как решили, так в итоге и написали. Это уже сегодня мы придумываем про Петра всё, что нам в голову взбредёт. Правда, тем, кто спиритизмом по старинке промышляет и тарелочки крутит, есть чего опасаться. Мало ли что — не только у Петра, но и у многих наших предков везде рука имеется. Да и современники им не уступают…

Свои юные годы Михайло Васильевич Ломоносов провёл в Германии, где изучал всякие премудрости в тамошних университетах. Причём изучал всё подряд, так как деньги за обучение были уже проплачены, и недосуг было разбираться в деталях, ведь всё свободное время он проводил в пивных, где очень пристрастился к пиву с сосисками. А свободного времени у него было много, потому что он, как каждый уважающий себя гордый росс, занимался только перед сессиями, а их, как известно, всего две в году.

И каждый раз перед сессиями у него возникали нелады с немецким языком. В пивнушках-то он обходился всего двумя фразами «наливай» и «пшёл вон!», знакомыми любому халдею, а вот в университетах было сложнее. Чтобы облегчить изучение непослушного немецкого языка, Ломоносов взялся за перевод наиболее употребительных слов на русский. Но скоро столкнулся с рядом проблем. Взять к примеру нехорошее обувное слово, которое он запамятовал, как точно писать: «калоши» или «галоши»? Чтобы не ломать голову, он стал звать любую резиновую обувь «мокроступами». Этаким новаторским приёмом впоследствии воспользуются ярые поборники чистоты русского языка, а пока Михайло Васильевич восхищался своей изобретательностью и, дабы славное начинание не зачахло на корню, продолжал заниматься дальнейшими изысканиями.