Аркадий Аверченко - Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ - Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

По-французки возница не понималъ.

— Свободенъ? — спросилъ Мифасовъ. — Либро? Э? Твоя экипажа свободна есть? Либро?

Экипажъ оказался свободенъ, и, тѣмъ не менѣе, возница очень не хотѣлъ, чтобы мы садились. Онъ кричалъ и бѣсновался…

— Покажите этому флорентійскому ослу пять лиръ. Можетъ быть, это его успокоитъ.

Мы показали смятую бумажку и побѣдоносно полѣзли въ экипажъ.

Возница застоналъ, всплеснулъ руками, вскочилъ на облучекъ, ударилъ по лошадямъ, — и экипажъ поскакалъ, бѣшенно подпрыгивая на каменистой мостовой.

Прохожіе, встрѣчаясь съ нами, взмахивали руками и кричали что-то намъ вслѣдъ; мальчишки бежали за нами, приплясывая и оглашая воздухъ немолчными воплями.

— Какое привѣтливое народонаселеніе, — сказалъ, Мифасовъ удовлетворенно. — Вообще, итальянцы всегда хорошо относятся къ иностранцамъ.

— А, можетъ быть, они принимаютъ насъ за какихъ-нибудь должностныхъ лицъ? — спросилъ честолюбивый Крысаковъ.

— Ну, знаете… Мы больше смахиваемъ на лордовъ.

— О, чортъ! Ударился головой о верхъ! Знаете, я думаю, этотъ экипажъ не созданъ для быстрой ѣзды.

Въ справедливости словъ Крысакова мы не замедлили убѣдиться черезъ двѣ минуты. Навстрѣчу намъ очень медленно подвигался такой же самый экипажъ. Возница степенно велъ четырехъ лошадей подъ уздцы, а сзади шагали погруженные въ задумчивость люди. В экипажѣ былъ только одинъ пассажиръ, и тотъ не сидѣлъ, а лежалъ, чинно сложивъ на груди руки.

— Посмотрите-ка, что это?

— Да… Гм!..

— Знаете, что? Тутъ ужъ намъ недалеко; пройдемся пѣшкомъ.

— Идея! А то мы совсѣмъ безъ движенія…

— Растолстѣешь, — согласился Крысаковъ, поспѣшно спрыгивая съ нашего страннаго экипажа.

Домой мы добрели молча. Говорить не хотѣлось.

Въ часовнѣ Медичи мы обнажили головы.

Уѣзжали на другой день утромъ. Во Флоренціи намъ удалось видѣть самаго медлительнаго человѣка въ мірѣ. Сандерсъ казался передъ нимъ человѣкомъ-молніей.

Наша гостинница была около самаго вокзала, черезъ дорогу. Портье сказалъ, что онъ довезетъ наши вещи на телѣжкѣ, а мы можемъ пойти впередъ, брать билеты. До поѣзда оставалось двадцать пять минутъ. Мы взяли билеты, просмотрѣли юмористическіе журналы; до поѣзда осталось десять минутъ. Выпили бутылку вина, провѣрили билеты, провѣрили время отхода — осталось три минуты.

— Проклятое животное! Мы опоздали. Не укралъ ли онъ наши вещи?

— Пусть кто-нибудь побѣжитъ за нимъ.

— А вдругъ онъ сейчасъ откуда-нибудь вынырнетъ? Какъ же мы поѣдемъ безъ одного? Намъ разлучаться нельзя.

— Теперь ужъ не разлучимся.

— Почему?

— А вотъ… нашъ поѣздъ тронулся.

Когда хвостъ поѣзда скрылся гдѣ-то за горизонтомъ, послышалось тихое пѣніе, и портье, мурлыча популярную канцонетту и толкая впереди себя телѣжку съ нашими вещами, показался изъ-за угла. Онъ подвигался популярнымъ среди насъ «шагомъ Сандерса», со скоростью десяти ругательствъ спутника въ минуту.

Остановился… Вытеръ лицо краснымъ платкомъ, закурилъ сигару, пожалъ руку знакомому факкино и, замѣтивъ въ углу нашу молчаливую группу, благодушно спросилъ:

— Опоздали? Поѣздъ ушелъ?

— Ушелъ.

— Такъ.

— Ну, что новенькаго въ Римѣ? — спросилъ, сдерживая себя, Крысаковъ.

— О, я, синьоры, къ сожалѣнію, не былъ тамъ.

— Неужели? Я думалъ вы сейчасъ туда заѣзжали по дорогѣ. Благополучно ли вы переправились черезъ неприступное ущелье, отдѣляющее госстинницу отъ вокзала?

— О, синьоры, дорога совершенно прямая.

— Знаете, кто вы такой, синьоръ портье? Идіотъ, грязное животное, негодяй и бригантъ!

Къ французскому языку онъ относился совершенно равнодушно, что было видно изъ того, что лицо его оставалось соннымъ, и подъ градомъ ругательствъ онъ сладко затягивался отвратительной сигарой.

— По-итальянски бы его, — свирѣпо сказалъ я.

— Ладно. Кто будетъ?

— Говорите вы. А мы будемъ составлять фразы.

Каждый изъ насъ зналъ по нѣсколько итальянскихъ ругательствъ, но это было плохое, разрозненное изданіе. Приходилось собирать у каждаго по нѣскольку словъ, систематизировать и потомъ уже подносить ихъ Крысакову для передачи по адресу.

Мы разсѣлись на своихъ чемоданахъ, и фабрика заработала. Мы съ Мифасовымъ произносили слова, Сандерсъ ихъ склеивалъ, а Крысаковъ громовымъ голосомъ бросалъ уже готовый фабрикатъ въ лицо обвиняемому.