Виктор Шендерович - Изюм из булки. Том 1

Тем более что интересовала нас с женой не Алла Борисовна, а Александр Сергеевич. За тем и зашли.

Ибо прямо перед «Фиалкой», на небольшой колонне, стоит бюст Пушкина. Сер и печален лицом тот Пушкин, и стоит он в виде бюста на небольшой псевдоклассической колонне, над маленькой, с тазик размером, клумбой… Стоит с прикрытыми глазами — видать, лепили с посмертной маски.

Такое ощущение, что классик только что в этой «Фиалке» перебрал и вышел на воздух проблеваться, да призадумался, прикрыв глаза. И нос у него перебит — будто кто в кабацкой пьяной драке… Нет, это уже не Пушкин.

В общем, зашли мы с женою внутрь и стали допытываться о происхождении бюста. И узнали от хозяина «Фиалки» удивительную историю.

Дело было в девяностые. Покамест будущие лидеры русского списка «Форбс» убивали друг друга за нефть, газ и металлургию, приватизаторы поскромнее делили ЦПКиО «Сокольники».

По-хорошему они не договорились, и однажды посреди приватизированного парка аккуратно (то есть дотла) сгорела симфоническая эстрада. Большого урона симфонизму пожар не нанес: недвижимость эта уже много лет функционировала в качестве сауны с девочками.

О ночном происшествии оповестили хозяина «Фиалки». Его рассказ о дальнейшем звучал так:

— А я, значит, помнил, что вокруг той эстрады с советских времен стояли четыре бюста: Карл Маркс, Достоевский, Толстой и Пушкин. Ну, Маркс мне даром не нужен, а Пушкина жаль! Я — на пепелище. Нашел! Лежит. Я поднимаю его — а он черный весь! Притащил его сюда, гляжу: нос отбит. Когда упал, значит, отбило нос. Что делать? Пушкин же, обидно. Позвал знакомого скульптора, он говорит: дай мне два ведра — ведро пива и ведро цемента. Целый день пил и лепил. Ну и вот…

И вот — как памятник покалеченной российской приватизации (глаза прикрыты, нос лепешечкой) стоит перед кафе «Фиалка» Алесандр Сергеевич Пушкин — на столбике, над клумбой-тазиком… По вечерам слушает Катю Лель и Михаила Шуфутинского, несущихся из ресторана…

Маркс не Маркс, а Достоевский тут был бы кстати.

Доктор Максим Осипов из Тарусской больницы — человек капризный: хочется ему в рабочее время, видите ли, общаться с интеллигентными людьми!

Претенденткам на должность секретаря-референта на собеседовании задавались два вопроса не по специальности:

— Что случилось в 1812 году?

и

— При каких обстоятельствах умер Пушкин?

Первое так и осталось тайной, а на второй вопрос однажды ответили:

— Застрелился на дуэли.

Пушкин точно застрелился бы, зайди он на экзамен по литературе на продюсерском факультете РАТИ. Легенды ходят про тот экзамен…

— Кто написал «Повести Белкина»? — спрашивал экзаменатор, и четверо подряд отвечали ему: Белкин.

И были, разумеется, выгнаны вон с двойкой.

Пятый, сделав выводы, ответил тонко:

— Ну если вы спрашиваете, то точно не Белкин!

…в ста метрах от могилы Пушкина, в лавке, продавалась книга «Доказательства существования ада». Издательство, выпустившее сей фолиант, называлось — «Новая мысль».

В разгар засушливого лета в Сибири выгорело леса на пару бенилюксов, и начальство, поразмыслив, решило принять кардинальные меры.

И в Омской области, по инициативе местной епархии и при участии Министерства по чрезвычайным ситуациям, был произведен молебен о ниспослании дождя.

Сын русской эмигрантки принял католичество, чем привел свою православную маму в сильнейшую тревогу загробно-географического характера:

— Мы же можем там не встретиться! — воскликнула она.

По телевизору показывали документальный фильм про русалок . Сам не видел, но моя хорошая знакомая, журналистка, настаивает, что это был именно документальный фильм!

Она же процитировала оттуда ключевую научную фразу: «у русской русалки, в отличие от среднеевропейской, нет хвоста»…

Когда железный занавес накрылся медным тазом, наши лучшие качества мы понесли по планете…

В начале девяностых в русской эмигрантской прессе начали появляться перепечатки моих текстов. Я обрадовался, полагая, что наступила новая эра в моем благосостоянии. Я разослал в эти далекие прекрасные страны с десяток писем, извещавших тамошние редакции, что я польщен их вниманием к моей литературной работе, жив, здоров и имею почтовый адрес, по которому мне можно переслать гонорар.