Виктор Шендерович - Изюм из булки. Том 1

— Гегель.

— Вот спасибо, Дима, а то с утра мучаюсь!

Утром предновогоднего воскресенья по обледенелой лесной дорожке в Сокольниках навстречу мне шли трое. То есть собственно шел — один. Он двигался трусцой, относительно твердо держа азимут и приговаривая: «Идем, идем, держим темп».

Двое других, как хрестоматийные Селифан и Петрушка, бережно поддерживая друг друга, ползли за ним на рогах. Селифан был в адидасе и пиджаке, Петрушка в хаки, надетом поверх кофты. Сочетание внутренней дозы и наружного холода окрасило их лица в цвета национального флага: они были белые, синие и красные.

Это было нечто. Даже мой лабрадор, которого мало что может отвлечь от инспекции парка, замер на полушаге в десяти метрах от этой троицы. Проходя мимо меня, остолбеневшего от внезапной встречи с Родиной, глава процессии коротко развел руками и объяснился:

— Корпоратив…

Утро первого января, вход в парк. Духовая группа хмурых дед-морозов наяривает на холодке джаз. Лица серые, частично непохмеленные.

У чугунных сокольнических ворот стоит человек в черном (то ли парковый служащий, то ли представитель охранной структуры) и всех заворачивает к кассе: по случаю Нового года вход в парк стоит двадцать рэ.

У кассы образуется небольшая очередь, но это не местные. Местные, вроде меня, знают, что в двухстах метрах отсюда есть калитка, через которую можно, как и раньше, пройти на халяву…

И не то чтобы было жалко двадцати рублей, но весь организм протестует против такого необязательного мероприятия, как оплата. Слухом земля полнится; в сторону неохраняемой калитки налаживается человеческий ручеек. Потом ручеек становится рекой. Два юных, отравленных пивом организма, недотерпев, продираются сквозь прутья ограды. Остальные, с детьми и внуками, чинно шествуют в коммунистическое будущее, до неохраняемой бесплатной калитки.

Через какое-то время представитель государства, одиноко стоящий на центральном входе, понимает, что с казной все равно не сложилось, и начинает перехватывать идущих вдоль ограды с предложением о новогодних скидках, а именно: безо всякой кассы дать лично ему десять рэ вместо двадцати — и не переться в обход, а пойти напрямую.

Население разделяется на жадных и ленивых. Жизнь устаканивается и входит в привычное русло. Кассир в полном одиночестве слушает джаз. Тромбон в красной шапочке с помпоном пританцовывает не то чтобы от веселья: просто в ночь на первое наконец похолодало.

С Новым годом!

Числа с первого по четырнадцатое в январском календаре были выделены красным, выходным цветом, обведены красным же фломастером и обобщены дивным по емкости рекламным слоганом: «Отдыхаем!».

А у меня как раз на эти дни пришлись некоторые ремонтные хлопоты. Что-то должны были дочинить, что-то привезти… Но — кто не успел, тот опоздал: начиная с католического Рождества в наших нетрудоголических палестинах стало наблюдаться привычное замедление реакций, переходящее в глухой автоответчик.

Потом наступил Новый год.

Первого числа я никому не звонил — я ж не зверь. Второе пришлось на пятницу, и я дождался пятого.

Пятое было понедельником, но в стране по-прежнему стояла тишина, если не считать Киркорова с Веркой Сердючкой и соседа через стенку, который увлекся караоке и тоже пытался петь. Безнадежность ситуации заключалась в том, что соседа нельзя было вырубить пультом.

Шестого мне удалось дозвониться до одного трудящегося, который был в состоянии войти в диалог, но один он ничего не мог, а остальных не было.

Забывшись, я позвонил седьмого и получил выволочку от неизвестного мне охранника. Едва сдерживая гнев, охранник сообщил мне, что весь мир сегодня празднует Рождество — и никто не работает!

Я понял, что мир скопом перешел в православие, и мне нечего ловить вообще…

А восьмого мне честно сказали, что я им надоел, и что мне лучше не дергаться и тихо дождаться пятнадцатого, «когда закончатся каникулы»…

«Отдыхаем»!

В кафе «Фиалка» в парке Сокольники можно снимать кино из послевоенной жизни: нетронутые интерьеры стоят в ожидании своего звездного часа…

Но не интерьерами славна «Фиалка»! Хозяин заведения, опознавший меня по прежним телевизионным временам, показал столик, за которым пару раз сидела сама Алла Пугачева, — и в знак уважения даже предложил присесть на ее место… Я не посмел.