Виктор Шендерович - Изюм из булки. Том 2

Знаем мы ваши шутки.

Путинская Фемида — тетка зрячая и по-своему честная.

Дело против авторов книги «ФСБ взрывает Россию» было возбуждено по статье «Разглашение государственной тайны».

А в лозунге «Долой самодержавие и престолонаследие!» эксперты обнаружили призыв к насильственному свержению государственной власти.

У Шварца про это было сказано: «Молчите, принцесса! Вы так невинны, что можете сказать страшные вещи…».

Объявление в коридоре Генпрокуратуры: «В домовую церковь Генпрокуратуры доставлена мироточащая икона “Умягчение злых сердец”. Посещение с 18 до 19 часов».

Видит бог, слишком короткий срок посещения! Круглые сутки, в наручниках и под конвоем, надо водить к этой иконе тамошний личный состав…

25 января 2005 года, 13–30,

Москва, Каланчевская, 43

Рыжеусый пристав Иван Иванович, обеспечивавший порядок на первом процессе по делу Ходорковского — Лебедева, утверждал, что это мне так повезло. И действительно: едва я присел на лавочку в коридоре, так сразу и началось.

В здание суда вошел городской сумасшедший. Это был старичок, громкий и отчетливый, как массовик-затейник. Маленький, в бороде и с двумя здоровенными челночными сумками в руках.

— Он приватизировал мою отрасль и загнал страну в угол! — оповестил старичок многочисленную охрану Мещанского суда. Говорил он громко, как на берегу океана.

— Не бойся меня, сын, меня все террористы боятся! — Это в ответ на просьбу показать содержимое сумок.

Я понимаю террористов…

Потом гость приступил к изложению своих взглядов на экономику и социальное развитие России. Взгляды эти носили настолько патриотический характер, что сумасшедшего дедушку, пришедшего с мороза, выставить обратно на мороз никто из охранников не решился.

Я попробовал представить себе, как с такой же громкостью и яростью начнет митинговать в здании суда сторонник Ходорковского — и зажмурился, представив последствия.

— Прокурору глаза открыть! — кричал дед. — Он же накупил адвокатов, они обведут вокруг пальца! Судят за какие-то налоги, а я главное расскажу! Он обокрал народ!

Старичок митинговал в коридорной кишке до конца перерыва, но перед самым заседанием утомился и присел на лавочку.

Из судейского кабинета по-свойски вышел помощник государственного обвинителя. Мрачный капитан спецназа и два лейтенанта, дежурящие перед дверью, ведущей в зал заседаний, по очереди отошли отлить.

Прошла, неся отрешенное лицо, судья Колесникова — та самая, к которой, как к себе домой, ходят в перерыве представители обвинения.

Близилось время очередного сеанса правосудия.

Тут отдохнувший дедушка встал и сделал заявление:

— Все у кого есть доллары, преступники! Они украли их у нас с вами…

Старичок поднял палец и закончил значительно:

— …и у президента!

Тревога за материальное благосостояние президента подкосила дедушку окончательно, и, мягко напутствуемый охраной суда, он забрал свои челночные сумки и пошел в метель — искать прокуратуру, чтобы открыть глаза.

До окончания обострения президент может рассчитывать на помощь этого человека круглосуточно.

Юный лейтенант спецназа отложил томик М. Горького — «Детство. В людях. Мои университеты» — и встал. Во главе с мрачным капитаном все трое заняли свои места у дверей.

В зал суда быстро провели, пристегнутыми наручниками к конвою, двоих людей.

Прошел государственный обвинитель, прокурор-орденоносец Шохин — маленький, бодрый, излучающий такую энергию, как будто в какое-то неведомое место ему вставлено пять «Энерджайзеров» одновременно.

Пристав Иван Иванович проверил документы у зрителей, сильно поредевших за месяцы этого шоу — и впустил их в зал заседаний.

Через пару минут свое место — под гербом, в паре метров от стыдливо свернувшегося флага Российской Федерации, — заняла тетка в мантии с лицом завуча по воспитательной работе и две ее подручные статистки.

Сумасшедший старичок мог не волноваться за приговор.

…приобщить к делу некое в тяжких трудах добытое следствием письмо подсудимого Платона Лебедева.

Судья спросил защиту: не возражает ли? Защита ознакомилась с письмом и заявило, что возражает.

Потому что писал это письмо — не Лебедев.

И подпись под письмом не его.