Виктор Шендерович - Изюм из булки. Том 2

И номер телефона.

Девятого мая мой приятель Шевелев повел сынишку в народ. Они купили гвоздики и пошли по улицам; маленький Миша раздавал цветы ветеранам, ветераны умилялись, благодарили…

Но жизнь разнообразнее схемы, и пожилая женщина в гимнастерке разрыдалась на детском плече:

— Прости нас, деточка! Прости!

Ошеломленный мальчик и его не менее ошеломленный папа стояли посреди внезапно прервавшегося праздника.

Ситуацию прояснила дочь ветеранши, уже немолодая и тоже не слишком трезвая женщина.

— Мама, — сказала она, — ребенок не понимает. Скажи ему попросту: «Мы не за эту хуйню воевали!».

Однажды моя креативная дочь устроила одиночный пикет в защиту белорусских политзаключенных. Сама встала у посольства, а по бокам друзья-товарищи слепили двух снеговиков — и всунули им в руки транспарантик: «Батька — отморозок».

В таком виде эту троицу (дочь Валентину и двух снеговиков с транспарантом) и застал подошедший милиционер.

И, рассмотрев композицию, спросил:

— Кто тут из вас главный?

С чего только не начинается смешная история! Например, так: однажды задержали мою дочь…

В декабре 2007 года хамка-судья Радионова прямо в зале Пресненского суда велела свинтить мою юную активистку вместе с ее товарищами (они пришли свидетельствовать в защиту другого незаконно задержанного).

Менты привычно отобрали у всех мобильные телефоны и заперли на ночь в «обезьяннике». В некотором ужасе я позвонил приятелю своих телевизионных времен Николаю Сванидзе, ныне члену Общественной палаты при, страшно сказать, президенте России.

И Сванидзе приехал в узилище…

Отсюда и начинается анекдот.

Появление члена Общественной палаты совершенно парализовало ночную жизнь московской ментовки. Менты начали вести себя так, как, по их представлениям, должны вести себя милиционеры . Это напоминало пьесу из французской жизни в исполнении крепостного театра графа Шереметьева.

Наконец в третьем часу ночи один из ментов спросил меня: «Что привело вас сюда в столь поздний час?».

Другая чудесная история из этого узилищного цикла начинается со слов «однажды арестовали Гарри Каспарова». Тоже очень смешно, правда?

В ноябре 2007-го Гарри получил от режима пять суток ареста. Это был счастливый случай — если не для Каспарова, то для Петровки, 38: не каждый день привозят гениев в эти унылые места.

Дождавшись отъезда злобного начальства, любознательный личный состав потянулся к арестованному. (Сыграть в шахматишки, — пользуясь, так сказать, безвыходным положением черных…)

А один сержант все приставал к Каспарову с разговорами про политику.

— Кимыч, — домогался он, — царем будешь?

Каспаров пытался перевести бойца в демократическую парадигму, но монархической логики не перешиб: раз против царя, значит, сам хочешь в цари! Потом политпросвет прервался: собеседник Каспарова вдруг замкнулся и затаил обиду.

Впрочем, таил он ее недолго.

— Ты мне соврал, Кимыч! Говорил, у тебя жена из Питера!

— Из Питера, — подтвердил Каспаров.

— А теперь говоришь: мать сына — из Одессы.

— Ну да, — подтвердил Каспаров, — жена из Питера, а мама этого мальчика — из Одессы…

И, расширяя вселенную в моногамной голове сотрудника МВД, неосторожно добавил:

— У меня еще в Америке дочка…

Сообщение об американской дочке добило сержанта.

— Ну, Кимыч! — выдохнул он. — Я думал, ты царь, а ты султан!

— Можно вопрос задать? — обратился к задержанному сержант полиции.

— Задавайте, — разрешил задержанный.

— Тут у меня в кроссворде… Не знаете: шестой чемпион мира по шахматам, девять букв?

Задержанный знал правильный ответ, что неудивительно: у шестого чемпиона мира он учился играть в шахматы! А сам он был — тринадцатым чемпионом мира по шахматам…

Рассказывая мне эту историю, Гарри Каспаров веселился иронии матушки-истории: дело происходило 17 мая, в день рождения того самого Ботвинника.

Сашу Рыклина в очередной раз свинтили на демонстрации. После дежурных мытарств в ментовке, идя по Никитскому бульвару, он увидел коллегу Корсунского, бредущего из магазина с двумя огромными пакетами…

— Что это ты тащишь? — поинтересовался Рыклин.

— Едó, блять! — с раздражением ответил Корсунский. — Это тебя там кормят, а мне покупать приходится!