Олег Рыков - Разговорчики в строю №2

Мы с Витей сидели на корточках рядом с колесом нашего грузовика, а Юрка с Толиком таскали в кузов мои вещи. Рогулькин, идейный противник любого физического труда, курил, наблюдая за их маневрами, и сочувствовал.

— Слышь… Как же они теперь без тебя?

Витя — человек, хоть и закаленный Забайкальем, но абсолютно гражданский. Поэтому он неисправимо верит, что, уезжая, мы еще нужны тем, кто остался.

— Да привыкнут как-нибудь. Свято место пусто не бывает…

Да, барахла было много. И по неписаным гарнизонным законам его полагалось тащить с собой хоть на край света. И откуда оно взялось? Ведь я приехала сюда, как перекати-поле, с двумя дорожными сумками, твердо зная, что не навсегда и даже ненадолго. А еще говорят — катящийся камень мхом не обрастает. Обрастает, да еще как! Мхом, окурками, птичьими какашками и прочей гадостью, которая попадается на его пути.

Вот и закончилась еще одна глава моей жизни. Не самая лучшая, но зато самая любимая. Честно говоря, я думала, что это будет более торжественно. Ну, если не оркестр с фанфарами, то хотя бы пламенные речи и слезные прощания. Все оказалось намного проще. Накануне вечером Юрка привел ко мне в гости незнакомого парня в погонах старшего лейтенанта и деловито представил:

— Это наш. Новенький. Неделя всего как приехал. Вадик. Я хочу ему твою квартиру подсуетиться, а то поселят еще хрен знает кого…

Новенькому квартира понравилась, и Юрка потребовал с меня обещание передать ключи лично ему, а не сдавать их в квартирную часть. Глупо было обижаться на Хорошевского за такую практичность, хотя я и почувствовала себя неизлечимо больным человеком, к койке которого уже примеривают следующего пациента.

Потом мы с Юркой и Толиком напились, как никогда до этого, и до побеления глаз спорили о каких-то гарнизонных проблемах так, будто они мне еще небезразличны…

А на следующий день мы втроем стояли на перроне, улыбаясь кривыми деревянными улыбками. Витя из кабины вылезать не стал, только помахал на прощание рукой с зажатой между пальцами сигаретой.

До прихода поезда мы топтались, изнывая от молчания и не зная, чем его нарушить.

— Утром будешь в Чите, — сообщил мне Толик так, будто я об этом и не подозревала. — До самолета еще полдня где-то болтаться…

— А там восемь часов — и в Москве, — порадовал меня и Юрка.

— А вам завтра на службу, — отплатила я им добром на добро.

На краю темной степи играли огнями окна жилых пятиэтажек.

Отсюда, со станции они казались уютными, теплыми и добрыми. Казалось, за этими окнами живут замечательные люди. Казалось, в этой степи никогда не бывает пыльных буранов, сорокаградусных морозов и грязи по пояс. Станция Мирная казалась лучшим местом на земле.

— Ребят, я вам напишу, как приеду, ага?

Юрка отмахнулся:

— Ай, даже не обещай. Все равно ведь не напишешь.

— А вот напишу! И только попробуйте не ответить.

Толян, все это время с надеждой высматривавший на горизонте фонари локомотива, обернулся и сказал:

— Лен, никто никогда не пишет…

Он сказал это так серьезно, что я испугалась.

До прихода поезда мы молчали.

— Ну, давай, — сказал Толян, когда поезд, наконец, пришел, остановился, и проводница с лязгом опустила железный порожек.

Наверное, им следовало бы меня обнять. Наверное, мне надо было бы с ними расцеловаться. Но никто из нас ничего такого не сделал. Может, и сообразили бы, если бы поезд стоял на станции хотя бы минут пять. А за отведенную нам минуту мы успели только покидать в тамбур мои вещи, и Юрка тоже сказал:

— Ну, давай.

Вот он — переход из одной жизни в другую. Три шага. Три железных ступеньки. И все.

Юрка оказался прав. Конечно, я им не написала. И они мне тоже. Да и о чем можно написать в параллельный мир?

P.S. Я привыкла к этим людям. Я научилась разговаривать на их языке и пить наравне с ними. Но так и не научилась думать их мыслями и действовать по их логике. Видимо, поэтому они остались для меня чужими. Видимо, поэтому я их так люблю — даже Витю Рогулькина, который принципиально не садился за руль трезвым и однажды чуть не убил меня, перевернув свой грузовик на ровном месте.

В моей памяти он навсегда останется благодаря одной лишь фразе, сказанной, пока случайный КамАЗ ставил нашу машину на колеса:

— Асфальт у нас есть… Тока жидкий.