Михаил Крюков - Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.

Сначала генерал был довольно вменяем, говорил много, переводчик успешно переводил. Потом лампасник милостиво отпустил лейтенанта поесть-попить, попутно заметив, что говорить он боле не намерен, а намерен принять на грудь. Чем наш герой и воспользовался, успев употребить немало вкусных спиртных напитков.

И вот когда приятное алкогольное тепло уже изрядно распространилось по телу, лейтенант обнаружил своего генерала, требующего переводчика к себе. Дабы совместно произнести тост. Это был кошмар, ибо генерал говорить внятно уже не мог, да и переводчик внятно переводить тоже. «А ведь выдерут-то меня! – пронеслось в голове, – скажут, что не справился!»

Решение в отравленном алкоголем мозгу появилось неожиданное, но верное. Точнее, это был заранее спланированный экспромт, подготовленный ещё в институте. Там будущих переводчиков кто-то умный заставлял наизусть заучить несколько длинных хороших тостов на вражьем языке, причём заучить до автоматического состояния. Мол, пригодится, когда попадёте в «ситуацию».

И вот, генерал несёт пургу, русские благопристойно молчат, а переводчик, слегка покачиваясь, вдохновенно на языке Мольера и Руссо на полном автопилоте произносит упоительно красивый тост, прерываемый иногда вежливыми аплодисментами франкоговорящей аудитории.

Наконец, тост закончился, переводчик сорвал шквал оваций, и, уходя в алкогольную нирвану, запомнил почему-то ошалевшие глаза алжирцев и гогочущие рожи французов.

Объяснение феномена случилось наутро, когда кто-то из знакомых французов пересказал ему вчерашнее выступление. «Тост был прекрасный, mon chere, но какого такого пуркуа ты постоянно обращался к аудитории «Дорогие вьетнамские друзья!»?

Он родился в 1919 году, в Бахмаро. Революция ещё гуляла по Грузии, но уже выдыхалась. Он рос как обычный бичико [127] Бичико – (груз.) – мальчишка. в семье, корни которой восходили к смутному 15 веку, когда основатель рода Георгий, последний раз посмотрев на сожжённую деревню и вырубленные турками виноградники, без лишних раздумий взял оружие, собрал уцелевших и ушёл в горы. Его потомки буднично партизанили и резали турок вплоть до того момента, как с севера пришли русские и своими штыками вышибли оттоманов с Кавказа. Тогда семьи спустились с гор, вновь посадили виноградники. Мужчины рода всегда помнили о прошлом, поэтому воинскую службу царю принимали как должное.

Верный памяти крови, он не мыслил себя невоенным. В 16 лет, сбежав из дома, на перекладных доехал до Ленинграда, где, добавив себе два года, поступил в танковое училище. С лейтенантскими кубарями вошёл в Финскую, хотя, что бы, казалось, ему, грузину, до той Финляндии? С мясом, с кровью вырывал у финнов куски нашей территории. Не рефлексируя, зная, что надо.

Потом – обморожение, госпиталь. В 41-м – курсы повышения квалификации, уже после начала войны в Воронеже, переброска в Москву, на новенькой 34-ке ещё с 76-мм пушкой – на парад 7 ноября, и маршем – на немца, который уже почти добрался до сердца страны. Танки жили тогда гораздо дольше экипажей, но ему везло, везло, наверное, из-за безбашенности какой-то. Толком даже без ранений прошёл год, тяжёлый, в мазуте, соляре, пороховых газах, которые не выветривались из танка, с постоянным матом, «шени деда мовтхан, мама дзагли!», с редким отдыхом. Везение закончилось, немецкий подкалиберный снаряд прошил танк, и кусками обшивки ему снесло полчелюсти, контузило дико; он, срывая ногти, смог открыть люк и выволочь на себе раненого, но живого механика. Немного везения у него все-таки осталось – его подобрали свои.

Она была с Дальнего Востока, дочь цыгана и забайкальской казачки. Отца, работавшего рабкором, перевели в Москву, неожиданная удача! Столица! Они поселились в центре, в коммуналке. Школа, кино, каток, замуж за одноклассника, красавца Славку, и – война. Эвакуация, прыгающие руки мужа, собирающего чемоданы, мама остаётся, отец ушёл в ополчение, но у мужа какая-то болезнь (при папе-враче), на фронт не берут. Теплушки, Новосибирск, там – ты подлец, страна в опасности, а в ответ – дура, жить хочется! Развод, курсы санинструкторов, и со сформированными сибирскими полками – обратно в Москву. «Всё, гвардеец, в пути изведай, холод, голод, смертельный риск, и героем вернись с победой в славный город Новосибирск…» И ей тоже везёт: девчонка, хрупкая, таскает на себе здоровых сибиряков – дочка, брось меня! – в снегу, крови, по трупам, под пулями – родненький, ну потерпи! – только бы до своих, до врачей дотянуть… Лимит везения кончился, в окопе их оставалось человек 10-15 от роты, а немцы прут, понимаешь: либо ты, либо тебя, и: «За Сталина, бля! Вперёд!» И девчонка, 20 лет, из забитого трупами окопа, хрен его знает с каким оружием в руках, что-то подобрала, наверное, понимая, что если не они здесь – тогда все, этих тварей уже никто не остановит, перелезает через бруствер и ловит лицом, грудью осколки от миномётной мины. Видимо, чуть-чуть везения оставалось и у неё – осталась жива и подобрали её тоже наши.