Андрей Рябов - Где-то в Краснобубенске... Рассказы о таможне и не только

Самурайский вытолкнул вперёд Лизункова.

— Пётр Константинович… я… товарищ генерал… — затрепетал Пал Палыч.

— Предоставить колготы женщинам-инспекторам! — рявкнул Дуплоноженко. — Из-за одного, понимаешь, раздолбая им приходится всякие выдумки выдумывать!

— Есть! Слушаюсь! Сию секунду! — ежели, к примеру, Пётр Константинович приказал Лизункову наделать колготок из собственной кожи, то Пал Палыч, без сомнения, тут же принялся бы кромсать себя на ремешки.

В следующее мгновение Евгения Робертовича настигла очередная подлость со стороны подчинённых. Отличился Макарский. Выполняя приказ Исикевича, он давным-давно ушёл на склад получать новые шапки и шинель для Красоты. Вместо той, что оказалась попорченной сигаретой. К тому же ему было необходимо привести в порядок свой внешний вид, а именно, укрепить отвалившийся погон. Про Макарского давно забыли, а он возьми и появись, словно чёртик из табакерки!

— Это шо ещё за явление? — Пётр Константинович уставился на Макарского с осуждением. — Какой-то таможенный Дед Мороз!

Инспектор действительно выглядел колоритно. Распахнутые полы длинной шинели развевал лёгкий ветерок. В руках Макарский держал красный мешок, в котором угадывались шинель и шапки. Мешок в своё время использовался на Дне здоровья. В нём лихо преодолевал турнирную дистанцию Глеб Красота. Плечи Макарского, помимо криво присобаченных погон, украшали многочисленные белые пятна. Издали их можно было принять за снег. На самом деле засохшие разводы на шинели оставил канцелярский клей «БФ», при помощи которого находчивый инспектор за короткий срок исправил ситуацию. Проще говоря, приклеил погоны.

Самурайский смотрелся жалко. Побелевший Гагаев разевал рот, словно выброшенный на сушу налим. Лизунков мысленно прощался с работой. Он понимал, заляпанную клеем шинель ему никогда не простят.

Дуплоноженко нежданно-негаданно соблаговолил рассмеяться:

— Ладно, пущай этот Дед Мороз в строй становится!

Самурайский с облегчением хихикнул. За ним несмело гоготнул Исикевич. Через минуту от смеха корчилось всё руководство Краснобубенской таможни. Когда шутит такой большой начальник как Пётр Константинович — по-любому лопнешь со смеху! Попробуй тут, не лопни! Себе дороже…

— Ну, хватит! — остановил веселье Дуплоноженко. Мгновенно воцарилась мёртвая тишина. — Продолжим!

Пётр Константинович дважды обошёл шеренги окончательно замёрзших инспекторов.

— Шо я могу сказать, — он подошёл к пережившему, как минимум, сотни две микроинфарктов Самурайскому. — Есть недостатки, есть. Волосы на шее у многих не подбриты. Неаккуратно, понимаешь. Взрослые с виду люди, а за волосами на шее не следят. Сперва волосы на шее, потом лица брить перестанут… Так и до совершения противоправных действий недалече! Короче, Робертыч, работы в идейно-воспитательном направлении у тебя — непочатый край! Поменьше, конечно, чем у этих полудурков из Нижнелебяжска, но всё же! Пока на троечку, на троечку! Проводи меня до автомобилю. Мне в Белореченск пора.

Ни с кем не прощаясь, Пётр Константинович направился к своей машине, которую угодливый Шурик уже подогнал к аэропорту. Евгений Робертович засеменил по привычке рядом, усердно заглядывая Дуплоноженко в глаза. Он старался прочесть в них свою судьбу. Судя по тому, что он увидел в глазах Петра Константиновича, с судьбой всё было, худо-бедно, в порядке.

— Что Пётр Константинович сказал? — подскочили к Гагаеву Исикевич с Лизунковым. Каждый втайне надеялся на разнос коллеги и на похвалу себе любимому.

— Толком не разобрал, — отозвался Гагаев. — Стоял далековато. Слышал только, что Дуплоноженко ругался по поводу неподбритых волос.

— У кого? — оторопел Лизунков, инстинктивно схватившись за голову.

Гагаев нервно пожал плечами:

— У всех.

— В каких местах?

— Чёрт его знает! Во всех, говорит, местах! — тут взгляд Гагаева уткнулся в мерзкую физиономию Исикевича. Михаил Владимирович не смог отказать себе в маленьком удовольствии. — А ещё Пётр Константинович персонально вами был неудовлетворён, Ленинид Агафонович!

Довольное выражение медленно сошло с лица Исикевича.

— Уж не знаю, отчего да почему, — злорадно продолжал Гагаев. — Но только Пётр Константинович сказали-с: ох и не нравится мне ваш Исикевич, ох и не нравится!

Михаил Владимирович добился своей цели. Настроение у Исикевича на ближайшее время будет испорчено напрочь.

— Расходиться можно? — раздался недовольный голос Красоты.