Дмитрий Ненадович - Повесть о потерянном времени

Но вот, наконец, и долгожданная команда с невидимого никому из лесо-полевых военных «верха»! Видимо докатились до «верхов» слезные просьбы самого высокого гарнизонного начальствующего, полковника Ахтунга. Он давно уже названивал в вышестоящие штабы и умолял поскорее вернуть назад уехавший батальон. «Вы хоть понимаете, — жалобно гундосил в трубку Ахтунг, — что без батальона мы все здесь утопаем в дерьме! Бордюры не покрашены, всюду мусор, а на клумбе перед памятником Ильича даже завяли цветы! Вы только задумайтесь: близ самого Ильича! Не к добру это. А что я могу поделать? Ведь некому стало мести, красить и поливать. Все эти бездельники по полям разъехались». И, видимо, окончательно достал-таки своим нытьем Ахтунг «верхних» воинских начальников. Выдавили они, наконец, из себя нужную военным команду. Эта сладостная команда предписывала всем без исключения одичавшим в лесу военным срочно «свернуть» то, что они две недели назад с таким трудом «развернули», тщательно замести следы своих контактов с родной природой и обратным маршем «всем, без исключения, военным срочно вернуться взад». Военные всех степеней и рангов всегда очень радовались этой команде и, заслышав ее, всякий раз принимались радостно, по-праздничному суетиться. Каждый военный суетился на своем месте. И сообразно своему рангу суетился. Одни облегченно сворачивали карты и схемы, рассовывая их по большущим тубусам. Другие аккуратно роняли наземь мачты антенн и натужно вращали большие барабаны-катушки, сматывая только что выкопанные кабели. В общем, каждый военный был при своем деле, но в голове у этого каждого звучала одна и та же модная в те времена песенка: «Домо-о-о-ой!» Звучала она даже в голове у тех военных, которые назывались «срочниками» и должны были вернуться не на свою малую родину под прочный родительский кров, а возвратиться в совсем еще недавно постылую для них казарму. Теперь эта казарма представлялась им самой комфортабельной в СССР гостиницей из серии «Интурист». Но настоящая любовь «срочных» военных к казарме вспыхивала только при их возвращении с зимних учений. Вот тогда постылая казарма казалась этим военным не чем иным как земным раем. Но сейчас была весна, и в глазах военных светилась относительно спокойная радость. С этой тихой радостью в глазах, подгоняемые нетерпением военные быстро все свернули, скрутили, упаковали и, запрыгнув в кабины и кунги боевых машин, бодро покатили в указанный им кем-то невидимым «сверху», но вполне определенный «зад». Впереди колонны двигался «УАЗик» неустрашимого подполковника Шахрайчука. Подполковник слегка порыгивал на кочках в лобовое стекло автомобиля не переваренной до конца лосятиной. Замыкал колонну на своем «КРАЗе» старший лейтенант Сергей Просвиров. Задние фонари его могучего автомобиля были восстановлены, а габариты капота по-прежнему гарантировали старлею дополнительные «два метра жизни». Тщательно отрихтованный бампер заболонниковского «УРАЛа» сиял свежей черной краской. И ничто, кроме запотевших стекол командирского «УАЗика», не напоминало больше никому о безвременно ушедшем недавно из жизни лосике. А все ж таки жаль животное. Даже, несмотря на то, что судьба оказала ему напоследок такую честь. Высочайшую честь быть самолично съеденным самим командиром части!

Колонна боевых машин достигает пункта назначения только к полуночи и в автопарке тут же образуется очередь на заправку. Ни одна боевая машина не имеет права встать в бокс с пустыми баками, а если машине сильно повезет, то она может попасть в свое стойло еще и отмытой от дорожной грязи и лесной паутины. Личный состав воинов-связистов покидает автопарк и еще будет долго строиться и пересчитываться. Пересчитывать оружие и боеприпасы. Проверять состояние и комплектность средств химзащиты. Часам к трем этот героический личный состав (личность владельца не установлена) будет уложен спать до семичасового утра. А тем временем, в парке остаются одни водители, возглавляемые Просвировым. Такой чести он был удостоен лично «Буонапарте» — Пчелкиным. Тот понимал толк в оказании знаков внимания. Всем ведь было известно, что военный водитель — это не военный и не водитель. Не военный, потому как считался самой низкоквалифицированной боевой единицей и в «мирное» время постоянно привлекался для выполнения черновых работ во время производства которых водитель постепенно деградировал как военный и превращался в дворника, маляра, свинопаса, пахотного крестьянина и т. д. А «не водитель», потому как в «мирное» время за руль боевой машины попросту не допускался: во-первых, с целью экономии горючего, а во-вторых, в силу необходимости выполнять обязанности гарнизонного дворника, маляра, свинопаса, пахотного крестьянина и т. д. Поэтому когда «не военный и не водитель» ехал в составе колонны машин, он был еще более или менее адекватен, но когда ему предоставлялась возможность где-либо поманеврировать — это было зрелище, достойное финальной ключевой сцены для многомиллионного голливудского боевика. Вот и сейчас, если бы не непрерывная Серегина беготня, сопровождаемая громким ором на нанайском наречии, между бензоколонками, мойкой и боксами, автопарк к утру мог всего этого лишиться, и взгляду самого старшего автопаркового военноначальствующего — майора Завдрыщенко, предстала бы панорама обороняющегося уже полгода от фашистских полчищ города Сталинграда. Но жертвы и разрушения удается предотвратить. Очередь рассасывается к самому утру. До подъема спящего личного состава остается ровно час. Сергей строит измученных водителей, считает их, считает оружие, благодарит их за службу и отправляет в расположение роты, дабы еще до подъема без суеты и спешки могли эти якобы «водилы» свершить чудесное преображение из чумазых и плохо организованных шахтеров, пошатывающихся от усталости после смены, в бодрых и дисциплинированных бойцов Красной Армии, являющих собой образец внешнего вида. Отправив бойцов, Сергей вернулся к воротам бокса и уже хотел было опечатать их, как откуда-то из темноты перед ним вырос какой-то щеголеватый рыжий прапорщик. Его огненно-рыжая шевелюра горела даже в слабеньких лучиках высоко висевшего над боксами фонаря и как бы подсвечивала его чистенькую, тщательно отутюженную форму.