Дмитрий Ненадович - Повесть о потерянном времени

Дней через семь после наступления последней стадии обыденности, в период, когда затеи изобретательных посредников начали повторяться и перестали кого-либо удивлять, большинству батальонных военных стало вдруг хотеться как можно быстрее совершить действо, называемое у военных «вернуть все взад». Выполнив план проведения ратных своих игрищ, военные с нетерпением ждали команды на безжалостное сворачивание того, что они совсем недавно развернули, и было им всего этого абсолютно не жаль. Но это касалось большинства военных. Были и исключения. Исключения составляли «космонавты», руководимые капитаном Андреем Поникаровым, и радиорелейщики прапорщика Замутянского. Эти два коллектива уезжать никуда не хотели. Куда им было спешить? Посредники не докучали этим военным своей назойливостью, так как понимали, что если на этих участках организовать какую-нибудь непродуманную вводную, то можно очень даже запросто на долгое время лишить связи верхнее руководство. А это, как показывал накопленный с годами опыт, было чревато до чрезвычайности. Если какому-нибудь старшему воинскому начальнику вдруг не удастся с утра доложить мужественно-бодрым голосом о своих ратных подвигах еще более старшему воинскому начальнику («Воюем, товарищ генерал. Трудно, конечно же. Личный состав обучен очень слабо. Приехали сюда вообще придурки-придурками. Да, да сейчас уже удалось кое-чему научить их») или, еще того хуже, не удастся ему вдруг вечером за билиардной партией дозвониться до своей супруги или любовницы («Как дела, милая? Да нет, это не настоящие выстрелы, не волнуйся. Это холостые снаряды и мины тут повсюду падают. Почему так громко? Так ведь все ближе и ближе ложатся они. Пристрелялись, гады. А ты как думала? Мы же не в бирюльки тут играем!») — все, хана учениям. Всех военных (и посредников тож) срочно построят и дадут в руки кабель как при штурме Сиваша в далекую гражданскую войну. Кабель протяженностью до первой точки привязки к сельской телефонной сети.

Такого развития событий никто не желал. Поэтому-то «космонавтов» с «релейщиками» никто и не тревожил. И они этим обстоятельством прекрасно пользовались. Единожды отъюстировав свои антенны, настроив аппаратуру и сдав каналы на кросс, капитан и прапорщик уже пятые сутки плавно покачивались в штатных гамаках своих VIP-овских аппаратных, лениво пожевывая приносимую бойцами лесную пищу. Бойцы редко доставляли своим командирам что-нибудь из полевой столовой, потому как всегда были озабочены состоянием командирских животов. И их можно было понять: если в животе у командиров все в порядке, то отдельные мелочёвые отклонения от строгих законов военной службы, периодически допускаемые воинами срочной службы, ни коим образом не угнетают их. А вот если живот командирский пуст, или же в него чего-то не то попало — пощады не жди! Вот и тащили воины из окрестного леса все, что там бегало и росло. Тащили, все тщательно промывали или жарили на огне и подавали в командирские гамаки. А лениво пережевывающие дары леса командиры лишь изредка соскакивали вниз для оправления нужд, присущих всему человечеству, или же (исключительно с целью предотвращения образования сетчатых пролежней) для ловли ротанов в соседнем болоте. Особенно в этом деле преуспевал капитан Поникаров. Еще бы — это был один из самых опытных офицеров батальона. В своем гордом звании он пребывал уже пятнадцать лет, за что за глаза его частенько звали «пятнадцатилетним капитаном». Для смеха, конечно же. Его образ никак не ассоциировался с малолетним капитаном из известного романа Жюля Верна. Бурный карьерный рост капитана объяснялся его особыми методами работы с личным составом. В прошлом неплохой боксер, он очень хорошо владел хуками с обеих рук и если какой-нибудь из бойцов начинал наглеть в ожидании близкого дембеля или еще по какому-либо возрастному поводу, то Поникаров некоторое время выдерживал паузу, а потом, улучив момент, когда свидетелей было поменьше, тихо подходил к оборзевшему воину вразвалочку доверительным и коротко шепотом произносил: «Жало!» «Что-что?» — переспрашивал боец, вытягивая шею в сторону капитана, пытаясь его понять, и тут же получал короткий хук в челюсть. В первом кадре своего очнувшегося сознания проштрафившийся боец обычно видел добродушное, улыбающееся отцовской улыбкой лицо Поникарова: «Проснулся, сынок? Ты вот что…, ты так больше не делай. Нехорошо это». И что самое странное бойцы после хука понимали своего командира с полуслова! А вот замполиты — нет, не понимали они капитана (видимо, потому как не было произведено в их отношении хука. Ведь хук в отношении замполита — это целое политическое дело, а политикой Поникаров не интересовался). Не понимали замполиты капитана-новатора и все время бубнили что-то про недопустимые методы воспитания и о том, что эти методы являются несовместимыми с моральным обликом строителя коммунизма. И хотя сам Поникаров в строители коммунизма никогда не метил, замполиты неуклонно хотели его к этому моральному облику подтянуть. Он сопротивлялся, а замполиты, видимо, в отместку, не подписывали ему представление на следующее воинское звание. Так и ходил он капитаном, поначалу с завистью поглядывая на своих однокашников-полковников. Но это только поначалу. Поначалу он даже пытался под этих самых замполитов хоть как-то подстроиться и проводить воспитательную работу строго «по Уставу». Ничтоже сумняшись, он брал с канцелярской полки увесистый томик Уставов, приставлял к челюсти нашалившего и плохо поддающегося словесному воспитанию бойца, тщательно прицеливался и молниеносно производил свой отработанный годами хук. Хук производился исключительно по Уставу, но боец все равно чувствовал после этого себя не очень хорошо и некоторое время отдыхал, приходя в сознание, лежа на жестком канцелярском полу. И это опять не нравилось замполитам! «Как? Я же производил действия строго по Уставу! А как же наш армейский лозунг: «Живи по Уставу, завоюешь честь и славу? Где же они? Эти честь и слава?» — принимался было возмущаться на служебном собрании оскорбленный гнусными наветами Поникаров. Но замполитов словами было не пронять, и очередное звание в очередной же раз Поникарову почему-то не присваивалось. Больше Поникаров не знал, как этим чванливым замполитам еще можно было угодить, и вскоре он перестал вообще обращать на них какое-либо внимание. И завидовать своим однокашникам-карьеристам тоже в это время перестал он. «Чем мельче на погонах звезды, тем чище совесть», — часто любил говаривать он.