Константин Кедров - Дирижер тишины

турбобур непролазного света

дивным ладаном захлебнется

голодающий жернов – 8

перемалывающий храмы

В холеный футляр двоебедрой

секиры можно вкладывать

только себя

Новый Лаокоон

Я проходил по кладбищу из смеха

где памятники в виде поцелуев

ухмылочек улыбок и гримас

Вот памятник доверчивой улыбке

Вот памятник обманчивой улыбке

Вот памятник насмешек над собой

Сто херувимов радостных смеялись

Сто серафимов нежно улыбались

И только я с улыбкою печальной

стоял один на кладбище из смеха

и вежливо смеялся над собой

Вот памятник из нежных поцелуев

Губами я слепил сто торсов белых

Сто страстных слепков высились незримо

Я их воздвиг из воздуха любя

Когда теля от них освобождались

я их формировал в объятьях нежных

я их лепил собой из белой глины

Но более всего из поцелуев

и взглядов

образовывались слепки

то в виде мчащегося паровоза

то в виде вертолета

парохода

плывущего в морях из женских волн

Взгляд никогда ни в чем не повторялся

Всегда он видел что-нибудь другое

Другая грудь

Совсем другое лоно

Другие плечи и другие губы

у женщины всегда всегда одной

Все сто одежд от тел освобождались

и на полу как мы переплетались

Все скомкано в клубок летящих тел

Из всех искусств важнейшее – любовь

Она сродни ваянию из тела

когда тела ваяют всех из всех

Герр Лессинг описал Лаокоон

Там все неправильно

поскольку все тела

видны без пустоты

творимой ими

А интересна только пустота

Она подвижна и необозрима

Она останется когда тела исчезнут

И если эту пустоту заполнить

получится собор апостола Петра

со всех сторон облепленный телами

и Страшный Суд где мускульное небо

из всех людей воскресших и умерших

На самом деле из одних объятий

все можно сотворить

что есть и было

Один

На одной чаше весь мир и Бог

На другой чаше лишь я один

А во мне плюс-минус тройка богов

Адонис-Адонай-Один

Единица – вздор

единица – вздор

но Один всегда один

в середине гор в глубине озер

Адонай и Один един

Чаша изливает себя до дна

Я один Адонис и ты одна

Ничего не весит предвечный Бог

оставаясь только собой

Стрелка на весах – нулевой итог

Я и Бог – итог нулевой

Орфема

Чтобы вовлечь себя в эту игру

надо представить что все калибры

это всего лишь один калибр

для которого мир – колибри

Лабиринт в черепе – это мозг

мозг – лабиринт в середине Орфея

середина голоса – это воз-

глас

вопиющего в центре сферы

Сфера – это Орфей в аду

где катит Данте свои колеса

Арфа Орфея только в аду

звонкоголоса и многоголоса

Я всегда играл на лире

но молчала лира

Каждый звук в лире

многоголосен как Домский собор

Звук тонул в лире

как в цветке колибри

или как Россия в слове Сибирь

Я стою в середине собора

где труднее всего не быть

Помню смысл

но не помню слова

Помню слово

но смысл забыт

Как в грамматике где нет правил

не с глаголами не отдельно а вместе

в каждой памяти есть провал

где живые с мертвыми вместе

Свод небесный следка надтреснут

как надломленный шоколад

Надо вспомнить чтобы воскреснуть

ВОСКРЕСАТЬ значит ВСПОМИНАТЬ

Петух

Тристоединый ночной петух

переполняющий пеньем слух

высь заполнивший зычный зов

переполненный звездный зоб

Тристоединый петух ночной

перерастающий в шар земной

огнь пылающий из золы

пах пронзающий прах земли

Тристоединый петух ночной

из огня и золы печной

взвился пламенем и потух

тристоединый ночной петух

и терзают меня в ночи

когти острые как лучи

Плиний

Пленяя Плиния

сладким пленом

она дала ему пару птиц

которые

содрогаясь

взял в руки Плиний

Плиний не подозревал

как это возможно

сжимая птиц

он пел

историю

неистово

исторгая

оргии

здравого смысла

на коих помешан Рим

Здравый смысл

тем более отвергаем

чем более очевиден

чем боль ее очевидней

Он взял щит и меч

и ощетинился

копьями во все стороны

Так вы полагаете что Боги?..

Как я уже доказал

боги равнобедренны

и прямоугольны…

Плиний отпустил одну птицу

И охладил ладонь

Но далее

Речь была нечленораздельная

– Рим должен отпустить птиц…–

* * *

По комнате бродит медведь тишины

Я заброшен сюда из другого светлого века