Николай Переяслов - Он где-то рядом

Когда он подъехал к райкому, все отделы там были уже закрыты. Взбежав на третий этаж, Толян поспешил к кабинету своего начальника, чтобы отвезти его домой, как вдруг услышал какие-то крики из машбюро. Перемахнув в три прыжка длину всего коридора, он рванул на себя стеклянную дверь и увидел перед собой поваленную на кожанный диванчик Линду и раздирающего ей на груди кофточку второго секретаря райкома. Сорвав его со своей невесты, Толян пару раз врезал ему ногой в расстегнутый пах, а потом так двинул кулаком, что тот улетел под столы машинисток…

А поздно ночью его забрали прямо из дома и, быстренько проведя закрытое судебное заседание, влепили пятнадцать лет строгого режима за покушение на партийного руководителя.

«…Это очень прямой и честный человек, — писал Вовка, — но он теперь перенес всю свою обиду на государство как таковое. Его много били на следствии, на левой щеке у него крупный шрам в виде буквы „Г“ — от удара об угол сейфа в кабинете следователя — и его невозможно переубедить в том, что государство и тот его бывший начальник — это не одно и то же. „Само насилуя всех направо и налево, — утверждает он, — государство, едва только ему за его дела заехать разочек в морду или хотя бы только пообещать это сделать на словах, немедленно закричит „Караул!“ и бросит на храбреца легионы своих отборнейших церберов…“»

Далее Вовка писал, как они с Толяном ставили на Олёкме сети для подлёдного лова, как пилили на реке бензопилой лед для продуктового погреба, как по вечерам, когда в зимовье не бывает отдыхающих водителей, допоздна разговаривают с ним возле раскаленной печки о Москве, о жизни, о происходящих в России событиях или же просто пьют крепкий чай да слушают, как за окнами завывает раскачивающий вершины сосен ветер…

От полного офонарения, подкрадывавшегося ко мне вместе с очередным десятистраничным посланием из Сибири, меня спас звонок моего институтского приятеля Саньки Громзона, который, узнав, что я уже могу наступать на больную ногу, спрашивал, не хочу ли я приехать к нему на Таганку для встречи Нового года.

— А кто у тебя будет? — поинтересовался я.

— Да так, небольшая компания. Один из моих давних друзей да кое-кто из нашей группы. Юра Чеканов, Серега Жиганюк да Боб Кузнецов с подругами.

— А Барбатун?

— Жека? Да ты что! Он же теперь уже почти что женатик , так что празднует Новый год в семье своей будущей супруги.

— Серьезно? И кто она?

— Да я толком и не знаю. Он говорил, что ее старики то ли мидовские работники, то ли какие-то экономические полпреды в одной из стран бывшего соцлагеря.

— А как её зовут, не помнишь? — с ёкнувшим от неожиданного предчувствия сердцем поинтересовался я.

— Катя. Он ее как-то приводил с собой в институт — ничего деваха…

«Еще бы не ничего !» — подумал я с горькой болью и, пообещав Громзону перезвонить чуть позже, разыскал в записной книжке номер Надиного телефона и принялся спешно набирать нужные цифры.

Она ответила сразу, как будто специально сидела возле телефона, ожидая моего звонка.

— Надюх, — попросил я, — скажи мне, пожалуйста… только без вранья… Катька что — замуж выходит?

В трубке повисло неловкое молчание.

— А почему ты не спросишь об этом её саму ? — попыталась увильнуть от ответа подружка.

— Да я бы спросил, — вздохнул я, — только как? Ехать и ждать ее возле подъезда я еще не могу, а на звонки она не отвечает. То ли телефон отключила, то ли вообще уже дома не живет… Ты ее давно видела?

— Неделю назад.

— Где?

— Она ко мне домой заходила… С Евгением.

— С кем? — не понял я.

— С женихом своим, его Евгением зовут.

— А-а, — сообразил я, — с Жекой … И что?

— Сказали, что подали заявление в ЗАГС.

— Ясно, — произнес я, хотя в голове было темно , как в погребе. — И когда свадьба?

— В конце января.

— Что так спешно? Забеременела, что ль?

— Да нет, вроде… Говорит, Евгению надо переходить на вечернее отделение, а для этого необходимо сначала устроиться на работу. Ну, а кто его возьмет, пока он не пропишется? Вот они и спешат всё оформить, чтобы ему семестр не пропускать.

— Ясно, — повторил я еще раз. — Ну, а… ты как?

— Да никак. Сижу вот…

— А что в театре?

— Не знаю… Я оттуда ушла.

Мы какое-то время помолчали и вдруг, неожиданно для самого себя, я предложил:

— Слушай, а что ты делаешь на Новый год?