Николай Переяслов: Он где-то рядом

— …Тебе очень больно? — услышал я за спиной чей-то еле сдержанный и искренне сострадающий мне возглас и, поднявшись с ободранных коленей, вдруг почувствовал, что мне в общем-то совсем не так уж и больно, как казалось еще секунду назад, когда я со всей возможной неуклюжестью свалился на землю с купленного мне недавно родителями велосипеда, на котором я только-только пытался научиться ездить.

— Ничего! — буркнул я, оглядываясь на незнакомца и отряхивая испачканные и продранные штанины. — Я еще и не так шмякался! Подумаешь!.. — и нагнулся к лежащему велосипеду.

— Давай я тебе помогу, — сказал мой непрошенный утешитель, когда я снова пристроился у бордюра, чтобы взобраться на своего измученного конька.

— Не надо, — отмахнулся я, боясь, что закончится всё это, как обычно, просьбой дать ему прокатиться.

По сто раз на дню я падал вместе со своим велосипедом сам, и это было вполне нормально. Но какое же чувство вскипало в душе, когда на нём грохался кто-нибудь чужой! И место-то он, казалось, выбирал для этого самое неудачное, самое твердое или грязное, и руль выворачивал совсем уж по-зверски, и педаль у него гнулась в пять раз сильнее, чем у меня самого… Нет уж! Без помощников обойдусь! Да и чем он мне поможет? Тем, что будет бежать рядом, держась за багажник и мешая тем самым равновесию, да кричать свое дурацкое: «Руль крепче держи! Крепче держи руль!» — будто я и так не сжимал его до побеления костяшек, что, тем не менее, не мешало мне валиться на землю на каждом пятом, максимум — седьмом — метре езды.

— Главное — не смотри под колесо, — произнес тем временем мой юный наставник. — Смотри только вперед, понимаешь? Не под колесо, а туда, куда правишь.

— Ладно! — бросил я машинально, усаживаясь на седло, и он легко подтолкнул велосипед, давая ему начальное ускорение.

Колесо тут же заюлило по гравию и, уставясь глазами в землю, я панически задергал рулём, пытаясь объехать каждый встречный камешек. Как на грех, откуда-то справа к колесу неожиданно подъехал бордюрный выступ и, как я ни отворачивал руль влево, он с какой-то чуть ли не маниакальной страстью возвращался назад, заставляя колесо чиркать шиной о торчащий из земли бетон, пока тот не прилип к нему окончательно и, дернувшись в последней конвульсии, велосипед рухнул наземь.

Шмякнувшись уже с некоторой долей привычки о дорожку, я вдруг вспомнил о своем новом приятеле и с обидой подумал о том, что если бы он и впрямь хотел мне помогать, то мог бы все же хоть бежать рядом и в нужную минуту успеть придержать меня вместе с велосипедом, страхуя от падения.

В эту минуту подошел и сам приятель.

— Ты не ушибся? — спросил он с таким сочувствием в голосе, что вся моя обида тут же куда-то исчезла.

У него был такой вид и такой голос, что казалось, будто упал вовсе не я, а он, и это ему сейчас больно от впившегося в моё бедро острого камня. Мне даже захотелось самому утешить его, глядя, как он морщится, словно от боли, и уже вот-вот готов заплакать.

— Не-е, — сказал я, вылезая при его помощи из-под велосипеда, — ерунда. Подумаешь!.. — и снова перекинул ногу через раму.

— Я же тебе говорил, — мягко, но убедительно напомнил он, помогая мне тронуться с места, — не смотри вниз, смотри только вперед. Только — вперед, понял?..

— Ладно! — бросил я и, крутанув пару раз педали, неуверенно оторвал взгляд от мелькающей под ногами дорожки.

Кто не сидел в седле, тот никогда не поймет всадника, и то, что я испытал в ту минуту, будет для него просто информацией, но не чувством, а я испытал тогда именно чувства, да еще какие! Казалось бы, что такое — лишних двадцать сантиметров, на которые меня возвысило седло по отношению к моей вчерашней жизни? Пустяк, почти незаметная прибавочка, а как изменился окружающий меня мир! Я ощутил себя ледоколом, рассекающим вековечные льды неподвижности, я плыл навстречу миру, а мир плыл навстречу мне, подчиняясь моей воле, моему желанию, моему приказу, который я сообщал ему легким нажатием на податливые клавиши велосипедных педалей. С легким ровным шуршанием дорожка приручено потекла под переднее колесо и, как ни велика была сила, притягивающей мой взгляд пропасти, я не поддался искушению, не опустил голову, не отвлекся на выбоинки и камешки и не потерял уже пойманную мною суть движения в седле — я видел уже не клочок земли под собой, а мир , и пусть этим миром был наш маленький дворик, дороги в нём выбирал я уже сам. Сам !..