«А чего смотреть, чего искать? Кого из моих прихожан ни возьми — все святые. Параскева каждый день тумаки от своего мужика получает, что только ни терпит, а всякий раз в храме на молитве: и за себя, и за мужа своего дебошира и пьяницу без ропота на судьбу молится, за детишек, внучат, хоть те сюда ни ногой. Чем не святая?
Или та же Серафима. Живет вообще без мужа, трех детей растит, вытягивается в нитку, чтобы обуть, одеть, прокормить, выучить. Все в воскресенье на базар, молоко там в этот день всегда дороже, а она — в церковь, и тоже молится без всякого ропота на жизнь, всю службу стоит прилежно. Чем не святая?
А Катерина Мальцева? Живая святая! Вся в болезнях, немощах, на ноги едва встала — и заковыляла на палках в храм. Стоит и одно молится: “Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!” С нее даже церковные посмеиваются: дескать, за что же «слава»: ты какой была — такой и осталась, даже хуже становишься с каждым год-ом. За что слава? “А за все Богу нашему слава вовек!” — отвечает, и опять стоит на костылях, молится, благодарит, кается.
И кого ни возьми — все святые, каждая по-своему. Пусть их можно по пальцам пересчитать, а все к святой жизни тянутся, хоть у каждой свои немощи.
Да что там прихожанки! Тот же Карп: посмотришь на него — горький пьяница, а душа его к Богу рвется. Стоит в храме, волосы на себе рвет, кается, рыдает: “Господи, больше не буду!” Пару деньков продержался — и опять в запой. Однако проспался — и на коленках, по лужам, по грязи в храм ползет, снова весь в слезах, иконы лобызает, прощения просит. Немощный мужик, что поделаешь…
А все же интересно было бы встретить святого подвижника. Не книжного, а живого святого, взаправдашнего. Какие они? Такие же, о которых жития пишут, или какие-то особенные? Порой читаешь: то ли сказка, то ли быль… Прости, вразуми меня, Господи. Пора вставать, а то еще не такие мысли полезут в голову»
— Так что, останешься дома или…
Чувствуя, что муж не спит, Лена потрепала его слипшиеся от вчерашней температуры волосы.
— Или… — ответил отец Игорь. — Сейчас буду вставать на правило и пойду потихоньку. А ты приготовь мне вчерашний чаек. Хорошо? Вернусь — вместе посидим. От него мне сразу легче стало.
Он встал, быстро оделся, прошел мимо двух детских кроваток в комнату, где перед большим домашним иконостасом тихо мерцала лампадка. Постояв немного, отец Игорь собрался мыслями и, осенив себя широким крестным знамением, начал совершать уставное молитвенное правило перед совершением Божественной литургии. А матушка, зная, что его не переубедить и самой уже не уснуть, пошла на кухню готовить завтрак для детишек и собирать на службу своего мужа-батюшку.
Отцу Игорю не было еще и тридцати, а с Еленой они были ровесники. Он — высокий, стройный, худощавый, с немного бледным лицом, энергичным взглядом и такими же энергичными манерами, темными курчавыми волосами, затянутыми назад в пышный хвостик.
Матушка, которую ее сокурсники называли не иначе, как «Еленой прекрасной», действительно была пригожа собой: с такими же темными вьющимися волосами, непослушно выбивавшимися из-под платка, всегда стройная, опрятная, строгая в обращении со всеми настолько, что никто на нее не мог даже бросить тени подозрения в чем-то недостойном звания супруги священника.
Во всех отношениях это была очень красивая пара, хранившая между собой такие же красивые отношения, полные взаимного доверия, уважения и теплоты.
Если жизненный выбор отца Игоря был понятен — влияние его родного дяди стало решающим, то решение Елены, решившей сменить блестящую музыкальную карьеру на профессию скромного церковного регента, было непонятным даже для ее родителей. Они терялись в догадках, какие мотивы двигали ею, когда она, воспитанная пусть и не в слишком верующей, но достаточно благочестивой, культурной семье, вдруг подала документы для поступления в Духовную семинарию.
«Чем бы ни тешилось дитя — лишь бы не плакало» — думали родители, будучи уверенными в том, что это была очередная дочкина блажь, которая оставит ее так же внезапно, как и пришла. Но Лена с отличием прошла всю учебу, сознательно готовя себя к грядущей судьбе. Согласие стать женой священника для ее родителей уже не стало таким ошеломляющим: те не противились этому стремлению, даже успокаивая себя тем, что так для всех будет лучше, особенно если смотреть на полное разложение семейных устоев и семейной морали, творившиеся в обществе.
Не только родители, но и сама Елена не сразу смогла объяснить причину открывшейся в ней тяги к Богу, к чему-то несравненно более возвышенному, чем даже самая возвышенная классическая музыка. В ее душе вдруг пробился росток семени, посеянный еще покойной бабушкой, которая любила ходить в храм Божий и часто брала с собой внучку. Маленькой Леночке было гам всегда тепло, уютно и радостно: она любила подмигивать огонькам горящих свечек, любила шептаться с большим образом Богоматери, открывая детские просьбы, обиды, недоразумения. И тогда же она пленилась церковным пением, казавшимся ей чем-то вообще неземным, ангельским, особенно печальные распевы Великого поста. И когда это доброе семя дало добрые всходы, они потянулись туда же, к Тому, Кто воззвал их к жизни: к Богу.
Читать дальше