Освободив поднос, Инна Михайловна чуть-чуть задержалась. Любимцев вопросительно взглянул на нее.
– Обедать будете здесь или на участке?
– Там посмотрим… – Любимцев неопределенно повертел рукой.
Инна Михайловна повернулась и направилась к двери. Она шла, легко ступая в туфлях на высоких каблуках, плавно покачивая бедрами. Как большинство маленьких женщин, она обожала высокие каблуки, которые придавали стройность ее слегка полноватой фигуре. Внезапно дверь широко распахнулась, на пороге возник невысокий человек в штормовке вместо пиджака. Инна Михайловна ойкнула, подвернув ногу на высоком каблуке, и, взмахнув подносом, будто веером, упала прямо на Клешнина.
– Вот так встреча! – Клешнин крякнул, помогая ей обрести равновесие, включил свое неотразимое обаяние.
– А меня, с дороги, чайком не побалуете?
– Конечно, – пискнула Инна Михайловна и юркнула в дверь.
Клешнин оглядел скромный кабинет, прошелся, разминая ноги, остановился у окна, за которым редкой рощицей вперемежку росли лиственницы и березки. Солнечные лучи путались в их кронах, зажигая полянку яркими пятнышками – будто цыплята копошились в зеленой траве.
Все сейчас интересовало Клешнина. Он осторожно впитывал чужой мир, прислушиваясь к своим впечатлениям, словно врач к сердечным ритмам. Как многие мужчины маленького роста, он считал себя физиономистом. Возможно, потребность хоть что-то прочитать по лицу, увидеть в глазах, понять чужой умысел возникла еще в детстве – чтобы угадывать намерения более рослых и сильных сверстников; позднее – чтобы не нарваться на беспощадную девичью насмешку, затем – для безошибочного выбора женщины, которая рост мужчины не считает основной добродетелью.
Кивнув на сводку, лежащую на столе, спросил:
– Как?
– В порядке. – Любимцев машинально заглянул в сводку, но без волнения. – Не у нас на подземке история вершится: шахты на бедных россыпях – тупик. – Любимцев поморщился. – Инерция губит.
Клешнин слушал, откинувшись на стуле, лицо его казалось застывшим, только глаза выдавали интерес. Наибольшую опасность представляла рожденная его воображением конструкция, которую он собирался возвести. И чем полнее воображение прорисовывало ее детали, тем сильнее он верил в нее, она врастала в душу, становилась навязчивой идеей, когда невозможно было согласиться даже с частичным ее разрушением. Ему нужна была удача! Нужна была хорошая руда!
– Возможно, у нас появится шанс… – Клешнин отхлебнул чаю. – Но надо отыскать сурьму. Определены три перспективных зоны и одна здесь. Найдем первыми – получим все.
– Антимонита тут сроду не было, – пожал плечами Любимцев.
Куда клонит Клешнин, при чем тут сурьма? Мерой жизни и смерти здесь было и есть золото. Оно ссорило и мирило, снимало с работы и назначало на должности, отнимало и возвращало надежду.
– Давайте-ка прокатимся на шахты. – Клешнин встал.
До участка было километров пятнадцать. Иногда дорога отступала от берега, и река убегала прямо в тайгу.
– Не находите, что красота в природе как мозаика складывается из множества отдельных красот? – Клешнин повернулся к окну машины, наблюдая зеленый склон сопки. – Везде можно найти свою. Вон, посмотрите, тальник на камнях пророс, до чего хорош!
– Человеку слишком многое от природы надо, пусть художники с красотой разбираются, – неохотно отозвался Любимцев. Его сейчас занимали совсем другие мысли.
– Не верите, значит, что мир спасет красота? – улыбнулся Клешнин.
– Считаю вредным и опасным заблуждением. – Любимцев сосредоточенно посмотрел в окно. – Кого она спасла? Какую войну остановила? Разрушения? Петергоф, Павловск? Ясную Поляну? – Любимцев довольно усмехнулся. – У меня бригадир Митрохин промприборы ставит. Ну, какая, к черту, в промприборе красота? Бревна да железо, но как он их ставит! А кто увидит, кто поймет? Из миллиона – один. И так без конца.
Дорога плавно завернула за сопку, и они въехали в широкую, просторную долину. Здесь все сообщало о близости человека: ржавые железки, старый скруббер, кабина неизвестного автомобиля, гнутые, будто кто-то вязал в узлы, бурые швеллеры. Горы отмытых эфелей серыми пирамидами извивались вместе с долиной, напоминая спину гигантского ящера, пригретого солнцем.
Машина переехала грязно-коричневый ручей и остановилась у вагончика. Рядом с дверью висела черная разлинованная мелом доска. В клеточки вписаны результаты работы смен.
Клешнин огляделся, но никого не увидел. Только слышался треск бульдозера, стук перфораторной бочки и откуда-то выползала транспортерная лента, с которой, шурша, шлепались мокрые куски уже бесплодной породы.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу