Игорь Ковлер - Проклятие Индигирки

Крупнов слышал, как осторожно встала жена. Он хотел подремать еще, но вспомнил про свой день рождения, лениво соображая: сорок – это половина жизни? Или неведомая середина ее позади? Редко удавалось так полежать, потихоньку ворочая случайные мысли, слушая тихие постукивания, доносящиеся из кухни. Его день рождения лишь на неделю не совпадал с приездом на прииск. Последний раз дома, в родной Киргизии, отмечал свое двадцатилетие. Он попытался махом, одной мыслью охватить два минувших десятилетия, как охапку поленьев, почувствовать их как одно целое: с хорошим и плохим, счастьем и горем, но подумал о Евгении, представив, как она хозяйничает у стола.

Прошлое горе шевельнуло память, отбросив его на пять лет назад. Тогда скорая болезнь унесла жизнь первой жены. С холодной медлительностью приходил он в себя вместе с дочками четырех и семи лет. Спасибо людям. Соседские женщины по очереди присматривали за девочками. Стали подговаривать и жениться. Даже директор прииска, как-то облазив шахту, за чаем в вагончике, поглядел на его лицо с серыми ввалившимися глазами, посоветовал: «Женился бы ты, Сергей. Вон, на кого похож».

«Да кто ж за бобыля с двумя девками пойдет?» – усмехнулся он.

«А ты присмотрись хорошенько. – В голосе директора слышалась напористость. – Хорошенько присмотрись! Жизнь не такие клубочки разматывала».

Головой покивал, а про себя подумал: «Если и пойдут, так из жалости. Нет уж, как-нибудь сами».

Натура бунтовала, но здравая мужицкая мыслишка скреблась тревожно: как сами-то выкрутимся? Заставая вечерами учительницу старшей дочери Евгению Никитичну, никак не связывал это с собой, а смущенно благодарил за помощь в учебе, за присмотр, особенно когда та, кляня себя за навязчивость, кормила его ужином.

Как-то он вернулся попозже – раздавили после смены с мужиками по маленькой. Девочки спали, Евгения Никитична собиралась домой, но задержалась, стала разогревать ужин. Он что-то рассказывал про шахту, про бригаду, и его взгляд упал на ее крепкие ноги, бедра, угадывающиеся под свободной юбкой. Ее склоненная поза притягивала, волновала. И вместе с волнением откуда-то из глубины рванулось искавшее выхода злое отчаяние: «Жалеет! Ишь, старается! Одинокая, цветущая баба, да не про твою честь!» И в минуту, когда она, что-то уловив в паузе, внезапно оборвавшей разговор, повернулась к нему лицом, он молча сгреб ее, легко вскинул на руки и понес в комнату.

Она ушла, не взглянув на него, молча. Он не задерживал, не пытался загладить вину, прятал глаза, стыдясь мелькавших в беспокойной памяти подробностей. Больше всего ему хотелось провалиться в свою шахту.

На другой день, возвращаясь после смены, стоя, как всегда, у двери, на ступеньках автобуса, он тешился слабой надеждой, понимая, что обманывает себя.

Прошло недели две. Заканчивался февраль. От лютых морозов стоял туман. Днем в разбавленном молочной дымкой солнечном свете розовели снег и заиндевелые деревья. Вдруг поселок всколыхнула весть: на участке топит шахту. Туда спешно выехали начальство и специалисты.

Вокруг суетились люди. Проходчики подсекли старую выработку в ней оказалась вода. Сначала пытались откачивать, но мороз за пятьдесят мгновенно перехватывал трубы. Стали намораживать ледяную перемычку на пути воды, однако насосы запустить не удавалось. Пришлось взрывать. Надо было лезть в воду, спасать оборудование. «За мной!» – крикнул Крупнов и, не оглядываясь, ринулся в шахту.

Как ни растирали его, раскалив докрасна печь в вагончике, как ни лечили его могучий организм народными средствами, на следующий день температура рванула к сорока. Его напичкали, накололи лекарствами, а утром, открыв глаза, не помня, как заснул, он увидел Евгению Никитичну. Она встала, задумчиво посмотрела, разметав брови над черными глазами, поправила подушку и спросила: «Есть хочешь?»

«Половина седьмого – сейчас придет», – подумал он, притворяясь спящим. Дверь скрипнула, вошла Евгения Никитична с подарком – мягким шерстяным свитером синего цвета в прозрачном пакете.

– Заспался, – протянула она руку к его лицу. Он улыбнулся, не открывая глаз, изображая пробуждение, засмеялся и притянул ее к себе. Ойкнув от неожиданности, она упала на кровать.

– Пусти! – шикнула она. – Завтрак на столе!

– Не-а… – Он покачал головой.

– Пусти на минутку!

Он отбросил в стороны руки. Скинув халат, она нырнула под одеяло.

Через палисадник Крупнов вышел на улицу, притворив калитку, направился к конторе. Земля кисла, нехотя освобождаясь от снега. Всю неделю заряжал колючий дождь, вперемежку то с крупой, то с тяжелыми белыми хлопьями. На южных склонах сопок снег оплыл, обозначив проталины. С куста на куст мелькали пуночки, а впереди возле лужи вышагивала, вздрагивая хвостом, трясогузка. Земля ждала солнца, но небо свинцом клубилось над ней, прижималось, накалывая серые клочья на вершины сопок.