Игорь Ковлер - Проклятие Индигирки

– Знали бы они, какую он им потемкинскую деревню подсунул, – ухмыльнулся Перелыгин, – по последнему слову техники.

– Вы о новом прииске, о письмах Пилипчука? – Редактор вздохнул, посмотрев на Перелыгина с любопытством, как смотрит врач на редкое проявление болезни у пациента.

– Да, шагающие экскаваторы, погрузчики, самосвалы – все сверхмощное. Не проект – сказка. В Москве прослезились – ускорение в чистом виде, свежий дух времени. Денег отвалили, а проект – липа.

– Давайте без оценок, – строго сказал шеф. Он не любил чужих категоричных суждений. – Были проверки, есть заключение экспертизы? Нет? Так не горячитесь! По-вашему, везде дураки? Или главное, чтоб против течения?

– Конечно, не дураки, чтобы такую сладкую песню портить, а за пять лет много воды утечет.

– Выкладывайте аргументы.

– Наши посчитали: золото есть, но очень низкое содержание, низовья большой реки, объемы переработки – мама не горюй. Пилипчук, кстати, в снабжение переведен, хотя все по полочкам разложил, расчетную производительность опроверг, но проект Объединение придумало.

– А Пухов? – Шеф задумался.

– Он себе не враг, – пожал плечами Перелыгин. – Вот вам и перестройка сознания.

– Не так, не так! – нервно остановил шеф. – Вы не разобрались. Что плохого в новом современном прииске?

– Я и говорю, дело не в прииске, а в технике, которую хотят использовать. Проектом воображение поразили. – Перелыгин чувствовал, что разговор идет куда-то не туда, но останавливаться было поздно. – Вот когда себестоимость грамма подсчитают, поразятся еще больше.

– Не лезьте в это… – Шеф, замявшись, внимательно посмотрел на Перелыгина. В его взгляде угадывался какой-то зреющий замысел, в котором отводилось место и Перелыгину. Наконец он поднялся, давая понять, что разговор закончен. – Пусть сами разбираются, мы ничего изменить не можем, а в драку надо кидаться, когда от нее толк есть.

– Во всяком случае, поставку одного шагающего экскаватора остановить удалось, другой в пути. – Перелыгин помялся, не очень понимая, о чем еще говорить.

– Не лезьте, – более строго повторил шеф. – Так вы свою войну у Сороковова не выиграете. – Он протянул руку. Перелыгин пожал мягкую ладонь, вышел в коридор и поплелся к Старухину заведующему отделом промышленности. Там уже сидели несколько человек, наблюдая за процессом чистки рыбы.

Старухин – невысокий широкоплечий, темноволосый, с черными глазами, из которых то и дело выскакивали веселые чертики, – был любимцем половины редакции и нелюбимцем другой ее части. Он все делал с таким видом, будто в ту минуту и получал главное удовольствие в жизни. Даже от чистки рыбы. Чистка велась по особому методу: очень острым ножом срезается тонкая полоска кожи со спины и брюшка, кожа снимается с обоих боков двумя кусками. Затем рыба разрезается по хордовой линии от хвоста до головы и освобождается от костей.

Несколько лет Старухин перечитывал Маркса, получив прозвище Марксист. Он убеждал окружающих, что власть давно игнорирует Марксово учение, отчего все беды в экономике. Шеф называл Старухина ревизионистом. Даже предупредил Перелыгина, чтобы тот был поосторожнее. Перелыгин передал разговор Старухину.

Тот, смеясь, отмахнулся: «Знаю, он всех предупреждает».

В последнее время при помощи Маркса пытались развить идею эксплуатации рабочих государством. Старались придать новый оттенок знакомым со школы понятиям: «прибавочная стоимость», «класс» и «классовая борьба». Эксплуататором объявили номенклатуру. Здравомыслящие люди терялись: почему подобный бред заполняет партийные газеты, журналы, радио и телевидение? Кто с кем и за что тут борется? Сторонников идей примитивного «марксизма» Старухин убивал прямым, как гвоздь, аргументом: если рабочий – иждивенец, при чем тут эксплуатация? Иждивенца кормят за свой счет. Ответить никто не мог, но шеф беспокоился – не хватало оппозиции под носом.

Перелыгин вошел в кабинет, все вопросительно уставились на него.

– Шеф приказал торчать неделю, учиться жить по-новому, потом отваливать и вести себя хорошо, – доложил он, плюхнувшись на стул. – Учите!

– Кто бы меня научил, но ты не расстраивайся, – повел плечами штангиста Старухин, сгреб со стола промасленную бумагу и довольной раскачивающейся походкой, будто секунду назад бросил штангу на помост, двинулся к двери. – Я мыться, а вы пиво открывайте, слюней полон рот.

Оглядывая небольшую компанию, Перелыгин поддался настроению, пожалел, что торчит в Городке. Один. Хорошо чувствовать себя членом сообщества, своим среди этих толковых, острых на язык, веселых людей, особенно сейчас, когда почва колеблется под ногами. Вместе разбирать подковерные интриги местного разлива, к которым, как к куклам-марионеткам, нити тянутся из самой Москвы. Знать, что в неумолимом ходе событий ты не одинокий путник, идущий на перевал узнать на вершине, что сбился с пути.