Джон Маверик: Серое небо Йоника

«И для чего это нужно? — с тоской подумал Соловейчик, стоя в коридоре с двумя бланками в руках и чувствуя себя одновременно подавленным и беззащитным. — Здесь не лечат, а мучают людей якобы обследованиями, — Симон понимал, что, возможно, и не совсем справедлив к врачам, но его уже понесло. — Удовлетворяют свои садистские наклонности. Эд точно, а его отец — просто выживший из ума старикан. И жаловаться некому.»

Впрочем, ему ведь обещали нечто реальное? Или не обещали? Он пробежал глазами первый листок. Вздохнул, достал из кармана шариковую ручку и подписал. Пусть и призрачный шанс, смутный, но, надо его использовать.

В ту ночь, лежа на узкой кровати под грубым казенным одеялом, Симон попытался растянуть момент засыпания, и на пару мгновений ему это удалось. Он ощутил, как стеной надвигается черная пустота, как подкрадывается хищное нечто, опутывает голову мягкими щупальцами и высасывает мысли.

Остались только шорохи за окном, прикосновение ночного холода к щеке и полуулыбка — полувоспоминание о маленькой золотой пчелке… как ее звали… Аня. Крохотная пчелка в лапах огромного злого паука… как это похоже на сказку Ханса.

Вдруг в груди что-то затрепыхалось, отчаянно и радостно, рванулось наружу, расправляя жесткие крылья. На миг сердце обожгло болью, и тут же все тело сделалось невесомым, маленьким. Неизвестно откуда взявшийся ветер подхватил его, спеленал и швырнул в открытое окно. Симон провалился в сон.

Симон Соловейчик сидел на скамейке возле небольшого розария, на заднем дворике административно — лечебного корпуса. Сидел, опустив голову на руки, но даже сквозь сомкнутые ладони в глаза ему мягко затекал золотой свет. Приближалось время обеда, но после утренней процедуры совсем не хотелось есть. Живот сводило судорогой, в горло словно кто-то вогнал неприятный, скользкий ком.

— Симон?

Он отнял руки от лица и вымученно улыбнулся. Перед ним стояла Аня, все в той же песочной курточке и голубых джинсах. Только волосы девушка не заплела в косички, а гладко зачесала за уши, и была теперь похожа не на Пеппи с виллы Кунтербунт, а на девочку Гретель из «Пряничного домика».

— Привет. Я искал тебя вчера, но не смог найти.

Аня опустилась рядом с ним на скамейку.

— Ты не переживай так. Здесь всем поначалу трудно, а потом привыкаешь. Я тоже первые дни после того, как меня родители сюда сдали… несколько ночей рыдала, честное слово. А теперь, как видишь… — она потупилась, нервно теребя брелок на застежке куртки, точеную золотистую змейку с зелеными глазами. — Ты уже познакомился с кем-нибудь?

— Встретил бывшего соседа, наврал, что с его дочкой все в порядке.

— А с ней не все в порядке?

— Понятия не имею. Я не успел узнать, сам сюда попал.

— Я вот тоже не знаю, что с моими… Наверное, если не здесь, то здоровы.

— Не факт, — заметил Симон. — Я, например, случайно узнал. А мог бы узнать, но не прийти сюда.

— Ты сам пришел?

— Да. Считаешь, глупость сделал?

— Трудно сказать… Все равно когда-нибудь стало бы хуже.

— А что здесь делают с теми, кому стало хуже?

— Переводят в другой корпус, вон там. Его отсюда не видно, он загорожен высокими елками.

Соловейчик вгляделся в темные еловые заросли. Сизые вершины вздымались плотным частоколом, не позволяя рассмотреть спрятанное за ними здание. Вот, значит, куда помещают этих несчастных. С такими пациентами можно делать все, что угодно.

— Пожалуйста, не думай о них, — робко попросила Аня. — Ведь мы пока еще здесь, правда? Здесь не так уж и плохо… много ярких, интересных людей… есть даже музыкант, а одна девочка сочиняет стихи…

— Я тоже пишу стихи, — признался Симон. — Иногда. И рисую… Хочешь, нарисую твой портрет?

— Хочу! Конечно, хочу!

Можно ли простым карандашом нарисовать цветную картинку? У Симона получилось. Он изобразил Аню такой, какой хотел ее видеть. Милой домашней девочкой, доброй, легкомысленной и счастливой. Стер с лица мелкие черточки усталости и крохотные морщинки боли. Заменил брюки и куртку на длинное платье в стиле «ландхаус», а ветку на заднем плане усыпал темно — фиолетовыми звездочками.

— Неправильно, — засмеялась Аня, — это кусты белой сирени. Через пару недель она зацветет… увидишь, как красиво. А у тебя здорово получилось, даже ветер в листве чувствуется.

— Мир без ветра — мертвый, — серьезно сказал Соловейчик. — Первое, чем должен овладеть художник, это научиться передавать невидимое.