Джон Маверик: Серое небо Йоника

Доктора Хартманы с первого взгляда вызвали у него антипатию. Симон не любил рыжих людей, а особенно такого типа. Коренастые, с бледной веснушчатой кожей. Старший, которого по словам Ани звали Йоси или, возможно, Иосиф — с проседью в редеющих волосах. Младший, Эдуард, с отвратительно огненной шевелюрой. Ему бы еще нос картошкой и зеленые штаны — был бы клоун клоуном.

Симон вошел и вежливо поздоровался.

— Ну вот, еще один, — оба воззрились на него с плохо скрываемым презрением.

— Я осмотрю его, — сказал Эдуард Хартман отцу, — можешь идти. Что стоишь, давай, раздевайся и ложись на кушетку, — бросил он Симону.

— Успею, у меня еще полчаса в запасе. Вместе пойдем, — откликнулся Йоси. — Сначала разберемся с молодым человеком.

— Я, вообще-то, с вами на брудершафт не пил, — заметил Соловейчик, расстегивая рубашку.

Врачебный осмотр он выдержал с достоинством, понимая, что любое сопротивление его только унизит.

— Может, и не на брудершафт, но выпить придется, вам по крайней мере, — Хартман старший протянул ему стакан воды и две белые таблетки на блюдечке.

— Что это? — подозрительно спросил Симон.

— Снотворное. Мы должны убедиться, с каким «клиентом» имеем дело, правильно? Вы сами-то знаете, кто там у вас сидит внутри?

— Не знаю, — признался Симон и, взяв с блюдца таблетки, проглотил их и запил водой. Ему самому было интересно услышать про своего «зверя». — Кто-то летающий или прыгающий, потому что ухитрился вчера скинуть вазу с полки.

— Все они скачут, как кузнечики, — вмешался в разговор Эдик Хартман, — даже ежики и кроты. Это же не настоящие животные, а… — он подыскивал подходящее слово, — ожившие мыслеформы.

— А почему они оживают?

— Это мы пытаемся выяснить, — наставительно произнес Йоси. — И вот что, уважаемый, у нас очень много работы, поэтому лишние вопросы… э, скажем, не приветствуются.

Симон хотел возразить, но ноги у него вдруг обмякли, голова закружилась, кушетка встала на дыбы, точно норовистая лошадь, и рванулась ему навстречу. Последнее, что Соловейчик успел сделать, это обнять ее покрепче, и тут же мир вокруг распался цветными кружочками и исчез.

От сна осталось ощущение паники, как будто он, Симон, ослепленный ярким светом, бьется об оконное стекло, потом о стены, натыкается на острые и блестящие предметы. Потом он почувствовал, как кто-то хлопает его по щекам, и очнулся. Комната казалась странной и непривычно белой, потолок — слишком низким, давящим, углы — искаженными.

— Ну — с, молодой человек, как дела? — услышал он, словно издалека, голос Хартмана — старшего.

— Нормально, — ответил Симон и сел на кушетке. Тошнота и головокружение постепенно отступали. — Вы его видели?

— Эд, я, пожалуй, пойду, уже полпятого, — сказал Йоси, обращаясь к сыну, — ты пока объясни ему… И, вообще, приведи его в чувство.

— Он в порядке, — отозвался Эдик Хартман. — Да зачем объяснять-то? А впрочем, ладно, — он повернулся к Симону. — У тебя птица. Большая белая птица, вроде чайки, ну, или альбатроса. Чуть весь кабинет нам не разнесла. А когда ты стал просыпаться — втянулась внутрь, под левую лопатку. Я первый раз так отчетливо увидел, как «они» втягиваются.

— Птица, — повторил Соловейчик. Он ожидал чего-то подобного, но все равно слегка удивился. Чаек он видел только на картинках и не понимал, откуда мог взяться такой мыслеобраз.

— Я видел, как «втягивается» собака, — заметил стоящий в дверях Йоси. — Ты помнишь пожилого господина, как его? Лев Шталь…

— Послушайте, — перебил его Симон, которого мало интересовали чужие «собаки». — А нельзя ли ее просто уничтожить, когда она в следующий раз вылетит? Поймать и убить? Тогда я, наверное, поправлюсь? Или вместо нее появится другая, такая же?

— Нет, не появится, — покачал головой Йоси и, кивнув Эдику, вышел.

— Если болит рука или нога, нельзя ли ее отрезать? Можно, но ведь так не делают, — резонно возразил Хартман — младший. — Орган стараются сохранить. Эта птица — часть твоего организма. Патологическая часть, но мы не должны ее ампутировать, пока не выясним, чем она для тебя является.

— Но, — сказал Симон, — я бы, пожалуй, согласился рискнуть. Не думаю, что мне будет не хватать этой самой части. Жил ведь я без нее раньше.

— Не нравится у нас? — усмехнулся Эдик. — Хочешь побыстрее вырваться на свободу? Не бойся, отпустим. Как только избавишься от своей птички, так сразу и пойдешь домой, мы здоровых людей тут не держим. Хорошо, решим, сначала надо тебя обследовать. Подпиши пока согласие на операцию, а там посмотрим, — он подал Соловейчику бланк. — Не торопись, прочитай сначала, а завтра занесешь. И еще — сегодня не ужинай, а после трех часов ночи ничего не пей. Завтра утром будем делать тебе эндоскопию желудка, вот прочитай, побочные действия и так далее, — он сунул Симону еще одну бумажку. — Все, иди.