Эрленд Лу - Фвонк

138) Йенс вернулся ближе к вечеру.

«Прости, что так задержался, — сказал он. — Я по тебе скучал, а ты по мне?»

Фвонк кивнул, сжав зубы.

«Я не мог уйти сразу после своего доклада, — говорит Йенс, — после него еще канапе, дискуссия, сам знаешь».

«Я не знаю и знать не желаю», — отвечает Фвонк.

Йенс поднимает на него глаза:

«Ты сердишься?»

«Ты привез меня в чужую страну и исчез, а когда я выхожу на улицу, там меня уже ждут брюхатые, и вид у них еще строже, чем у норвежских, типа вообще не знают пощады, и у меня сразу куча мыслей и страхов».

«Беременные охотятся за тобой и здесь тоже?»

«Они плющат меня, Йенс. У меня против них ничего нет».

«Я тебя понимаю, — говорит Йенс. — И прости, что меня не было так долго, но вот я вернулся».

На Фвонка накатывает волна чувств, внутренний гидроузел не в силах дальше сдерживать все, что поднялось в душе, но шлюз плача, через который Фвонк раньше изредка спускал свои печали, давно вышел из строя: его погребло при падении нравов.

«Тебе хочется плакать?» — спрашивает Йенс.

«Хочется, но не получается», — отвечает Фвонк.

«И со мной та же байда, — говорит Йенс. — Черт знает что. Давай дома запишемся на курсы или тренинг, не может быть, чтобы людей не учили плакать, я уверен, что есть отработанные методики».

Фвонк кивает.

«А теперь идем купаться», — говорит Йенс.

«Йес, — откликается Фвонк. — Купаться!»

139) В белых гостиничных халатах Йенс и Фвонк заходят в купальный зал, ого, вот это роскошь: колонны, балконы, статуи, мрамор, крики купальщиков, но они проходят общий бассейн и идут еще дальше, в закрытую зону для мужчин, одних только мужчин, здесь солнце играет на стенной мозаике, а два помпезных фонтана льют воду каждый в свой бассейн, один с температурой тридцать шесть, другой — тридцать восемь градусов. Йенс наклоняется и ловит ртом струю, которая бьет из львиной головы на стене, он подставляет под струю лицо и затылок, приговаривая: «Ох-хо-хо, взгляни на меня, вот он, Другой Йенс!»

140) Они сидят по грудь в воде под львиным фонтаном, теплая минеральная вода пузырится по плечам, наслаждение огромное. Йенс зажмурился, а взгляд Фвонка бесцельно скользит по мозаикам и зеркалу воды.

«Но самое прекрасное, — говорит он, — что брюхатым вход сюда заказан, вот это блаженство, просто милость свыше, я уж не помню, когда так расслаблялся».

«Золотые слова, — оживляется Йенс, — помещение только для мужчин — это прекрасная идея».

141) Они помолчали, припоминая обиды и переживания.

«Знаешь что? — сказал наконец Йенс. — Я вот все думаю, не слишком ли далеко зашли мы в Норвегии с равенством полов, гендерными квотами и всем этим? Есть у нас такое свойство — не останавливаться, а доходить во всем до крайности, до абсолюта, мы известные радикалы, а тут, на юге Европы, они вообще не понимают, о чем мы говорим, и только потешаются над нами».

«Правда?»

«Если я на родине хочу побыть в чисто мужском обществе, я должен идти в мужской сортир, но это не совсем то, там я никогда не ощущаю такого спокойствия, как сейчас. Нам нужно завести такую купальню дома, вряд ли это стоит золотые горы, тем более денег у нас куры не клюют, а откладывать нефтекроны в пользу будущих поколений я придумал на заре нежной юности. Большая ее часть прошла в тревоге, что Норвегия тратит нефтекроны неразумно, можешь себе представить, в каком я был бешенстве, я натурально съехал с глузду и едва мог говорить о чем-то другом, измучил всех вокруг, загадка, как они меня вообще выносили. Зато сегодня у нас денег полным-полно, мы купаемся в бабках с жопой и с головой — так это называется, да, но я по-прежнему брюзжу про умеренность, талдычу и талдычу, что надо откладывать для будущих поколений, но, представь себе, я начал в этом сомневаться, думать, не лучше ли пустить деньги в дело, построить дороги, туннели и дома для пожилых с отдельными комнатами для постояльцев, но сказать этого вслух я не могу, сам понимаешь, нельзя от всего откреститься и просто сдать назад, потому что тогда Фрукточница умрет от смеха, а этого я не выдержу, по вечерам, когда я засыпаю, ее гогот — последнее, что я слышу, а ее кривая презрительная ухмылка, которая все ближе и больше, — последнее, что я вижу».

142) Они мокли в теплом бассейне долго-предолго. Время от времени вылезали и шли в соседнее помещение окунуться в холодную купель, как делали все местные, и скорее назад в теплую воду. От испарений и звуков у них слегка пошла кругом голова, как будто они напробовались шампанского.