Ханох Левин - Сотворение мира за счет ограничения пространства, занимаемого Богом

Он развернулся на сто восемьдесят градусов и вместо того, чтобы снова вернуться по улице Черняховского и улице Бограшова, направился в сторону улицы Аленби.

— Куда вы? — удивилась Романецка.

— На автобус, — ответил Ищель.

«Да уж, — думал он, — ничего себе субботний вечерок. Страшная баба, пешая прогулка, фалафель, автобус… Такой вечер так просто не забудешь. Жалкая жизнь. Гнусная жизнь. Бесцветная. Жизнь, в которой нет ничего!»

Они плелись от рынка Бецалель в сторону улицы Аленби. Романецка шла, сгорбившись, вид у нее был подавленный, а на лице у Ищеля было такое выражение, словно он учуял какую-то непонятную вонь и морщится в попытке определить, откуда это так несет.

Мимо них, по Аленби, с оглушительным воем сирены промчалась машина «скорой помощи», и Романецка решила использовать этот шум, чтобы выпустить наружу газ, бушевавший у нее в кишках. Она рассчитывала на то, что произведенный ею звук будет заглушен воем сирены. Но вой внезапно прекратился (возможно, из-за того, что больной в машине умер, несмотря на все усилия врачей), и машина «скорой помощи» в одно мгновение превратилась из храбро скачущей боевой лошади в усталую грузовую скотину, которая тащит телегу с трупами. Неожиданное прекращение воя сирены в планы Романецки отнюдь не входило, и в воцарившейся внезапно тишине звук выходящих из нее газов прозвучал, как грохот мотоцикла на тихой улочке. Этот гром погрохотал еще немного и затих, как затихает выключенный мотор, а Романецка залилась краской стыда. Отрыжка в фалафельной и без того уже опозорила ее, нанеся ей непоправимый моральный ущерб как женщине, а теперь еще и это извержение газа из кишок! Выход газов из кишечника даже еще ужаснее, чем выпускание таковых из пищевода. Теперь у нее не осталось никакой, даже малейшей надежды на то, что кто-нибудь когда-нибудь сможет воспринимать ее как очаровательную женщину. Этот ее поступок был настолько диким, настолько по-африкански варварским, что не было даже смысла за него извиняться. Все, что ей оставалось, это тихонько выругаться. Чертов больной! Не нашел другого времени умереть! Просто обязан был сделать это именно в тот момент, когда она собралась пукнуть. Идиот несчастный!

А ведь и правда. Этот мертвец, лежавший сейчас без признаков жизни в удаляющейся «скорой помощи», был действительно несчастным. Мало того что он умер в субботний вечер, не успев досмотреть до конца новый телевизионный сериал, мало того что в тот момент, когда отлетала его душа, уродливое существо женского пола выпустило из себя вонючий газ, так вдобавок ко всему он этим существом, выпустившим газ, был обруган. И душа его, вместо того чтобы вознестись к небесам на крыльях ангелов, получила, как собака, пинок под зад и полетела в темные небеса в сопровождении проклятья.

По странному стечению обстоятельств выражение отвращения на лице Ищеля появилось именно в тот момент, когда кишечник Романецки издал трубный глас, и на какое-то мгновение между ними установилась, если так можно выразиться, полная гармония.

Следом за ними шли два молодых шалопая. Один из них засмеялся, а второй сказал:

— Пук!

Романецка в гневе обернулась, но поскользнулась и шлепнулась на тротуар. Какое-то время, потрясенная, она сидела на земле, но Ищель и шутник, сказавший «Пук!», почти сразу же бросились к ней, подхватили с двух сторон под руки и подняли.

— От взрывной волны упали, да? — спросил шутник.

Ищель сурово посмотрел на парня, постаравшись придать своему лицу угрожающее выражение, но парень, даже не взглянув на Ищеля, уже шагал дальше со своим приятелем. И были они оба такие энергичные, беззаботные, веселые… Взгляд Ищеля быстро потух. В сущности, эти парни не сказали ничего такого, с чем бы он сам не был согласен, и более того, один из них даже помог ему поднять Романецку. Ищель ужасно им завидовал. Ему тоже хотелось быть веселым, раскрепощенным молодым проказником с гибким телом, использующим любой повод, чтобы посмеяться. Он тоже хотел идти с другом в кино и быть способным сказать незнакомой женщине, что она пукнула.

Озорники перешли через дорогу и скрылись в недрах благословенного и милосердного кинотеатра «Аленби», а Ищель так и остался стоять, будто прикованный, поддерживая ударившуюся Романецку под руку и проклиная себя.

Романецка оперлась на руку Ищеля, перенесла тяжесть тела на здоровую ногу, а ушибленную, громко ойкая от боли, приподняла и согнула в коленке.

— Что, все еще болит? — спросил Ищель безучастным голосом, продолжая поддерживать ее под локоть.