Жанна Берг: Женские церемонии

«Женщину снова и снова приносят в жертву, она снова и снова возрождается, и главное ее удовольствие заключается в том, чтобы посредством этой тонкой игры отражений созерцать свой собственный образ».

«Такова реальность, которая возбуждает нас, странных людей: пощечина — это пощечина, удар кнута — это удар кнута, который может причинить сильную боль, каблук, вонзающийся в плоть — это настоящий острый каблук, борьба — это не притворство. Однако все это находится в обрамлении искусственно созданной драматизации».

Кто такой Жан де Берг? Настала и моя очередь попытаться разгадать эту загадку. Наименее вероятной представляется мне версия, согласно которой он — автор этой небольшой книги. Ее стиль больше похож на женский.

Однако именно мужчины зачастую приобщают своих возлюбленных к удовольствиям кнута и цепей, подвергают их мучениям и унижениям… Но они не знают, что творят.

Они, эти наивные создания, думают таким образом утолить свою гордыню, свою жажду могущества, или даже осуществить свои права, данные неким изначальным превосходством. Чтобы еще увеличить это недоразумение, наши интеллектуалы тут же возражают им, уверяя, что женщина свободна и равна в правах с мужчиной, что она больше не хочет, чтобы ею распоряжались…

Вот в чем загвоздка!

Любовник, если он обладает некоторой тонкостью чувств, очень быстро замечает это несоответствие: он — повелитель, это правда, но только в том случае, если его партнерша сама этого хочет! Никогда отношения господина и раба не иллюстрировали с такой яркостью диалектические противоречия! Никогда сообщничество жертвы и палача не было столь необходимо! Даже закованная в цепи, стоящая на коленях, умоляющая, — в конечном счете именно женщина повелевает.

И она прекрасно это сознает. Ее могущество растет пропорционально ее униженности. Одним только взглядом она может все уничтожить и обратить в прах.

Однажды достигнув договоренности, ценой подобной двусмысленности можно продолжать игру. Но ее значение изменится: всемогущий раб, распростертый у ног жреца, сам становится богом. Мужчина — всего лишь служитель божества, слабый и трепещущий от осознания своей вины. Его рука служит лишь тому, чтобы совершить священный ритуал. Если он утратит благоволение божества, все рухнет!

Этим объясняются описанные в книге обряды, застывшие ритуальные позы, церковная обстановка, отношение к предметам фетишизма как к священным реликвиям. Описанные во всех подробностях фотографии — не что иное, как религиозные изображения, заново отражающие этапы крестного пути.

Эта любовная история, как всякая другая, разворачивается между двумя персонажами. Но женский персонаж начинает раздваиваться: на ту, которая отдается, и ту, которая повелевает. Не в этом ли проявляется двойственность нашего странного пола, который отдается другому, но осознает лишь себя?

Да, наивны те мужчины, которые требуют, чтобы ими восхищались, в то время как по сути почти ничего собой не представляют. Женщина, как и они, восхищается лишь распростертым телом, то ласкаемым, то избиваемым, открытым для любых проявлений бесстыдства, но это тело — ее собственное. Мужчина же сохраняет свою целостность: он — тот верующий, который тщетно стремится слиться со своим божеством.

Женщина, напротив, одновременно восхищается собой со стороны, как верующая, и является предметом чужого восхищения и насилия. Ее снова и снова приносят в жертву, она снова и снова возрождается, и главное ее удовольствие заключается в том, чтобы посредством этой тонкой игры отражений созерцать свой собственный образ.

Тем летом я снова встретил Клэр — это произошло на дружеской вечеринке у N. на бульваре Монпарнас. Увидев ее, я больше всего поразился тому, как мало она изменилась, словно я простился с ней только вчера, тогда как мы не виделись года два или три, если не больше.

Она безо всякого удивления протянула мне руку и сказала просто: «Добрый вечер» — таким тоном, как если бы мы расстались накануне. Я ответил: «Добрый вечер, Клэр», — полагаю, тем же или почти тем же тоном.