Иван Колпаков - Мы проиграли

По пути, чтобы не уснуть, болтал с двоюродной сестрой, точнее, она болтала, а я пытался слушать. Крутил диски – Royksopp, «Легкие», на обратном пути – Мадонну, пил теплую минеральную воду, а сам думал, как там все будет, что там будет вообще. Найду ли я то неуловимое, что ищу (хочу то – не знаю, что), или все бессмысленно, бесполезно, хотя такого не может быть, потому что не может быть. Болела поясница, затекла шея, почти не сверяясь с картой, по памяти, промчался через Юго

Камский, свернул на Осу, потом оставил по правую руку Барду.

Ехал быстро, но осторожно. И все-таки, уже на последнем отрезке пути, где-то под Чернушкой, в районе деревни Деменево, меня тормознули гаишники. Поскольку взятку гаишнику я давать не умею и не хочу, у меня изъяли водительское удостоверение. В протоколе записали: в черте населенного пункта, где ограничение скорости составляет 60 км/ч, водитель автомобиля KIA (государственный номер) двигался со скоростью 139 км/ч (превышение – 79 км/ч). Выдали вместо прав филькину грамоту, с которой я буду ездить, пока краевая ГИБДД не рассмотрит мое дело об административном правонарушении.

И вот – Чикашинский пруд, река Буй, на которой некогда, еще в моем отрочестве, находились «сады», теперь так заросшие низким кустарником, что кажется – ничего и не было здесь никогда. Аршинную каменную надпись «Куеда» разобрали – расширяют шоссе. Открыл окно, впустил воздух с едва уловимым, но неизменно присутствующим местным ароматом кисловатого цветения. Отвез сестру к родителям, дошел пешком до бабки. Толкнул всегда открытую дверь. Вошел.

Высасывание значительности из собственной незначительности.

Когда я вырасту, буду такой же, как Вуди Аллен, только несмешной.

Из записных книжек отца:

«Два механизма правят миром – секс и прибавочная стоимость».

Из записных книжек отца:

«В отношении моей сестры… Она испытывает сложный конгломерат чувств – от положительных до раздражения и неприязни. Она не понимает, что ум не является еще гарантией жизненного успеха. Есть еще и кармическое предназначение. Они, возможно, только потому и хорошо живут, что я искупил своей жизнью те или иные ошибки, допущенные родственниками в предыдущих поколениях».

Прочитал свою запись про «Промежуточное: все не клеится», ужаснулся, вспомнил – писал не очень трезвый. Нельзя писать нетрезвым, нельзя писать нетрезвым, нельзя писать нетрезвым, нельзя писать нетрезвым.

Из записных книжек отца:

Из записных книжек отца:

(Мне кажется, это – ключевое).

Из записных книжек отца:

Чувствую себя обманутым. Во-первых, оказалось, что эпиграфы – безвкусица, а цитаты внутри текста – наоборот, признак. Во-вторых, не собирался завершать свою «раннюю» (иронизирую) рукопись, а вчера-таки завершил. «Слабые мысли» – так она называется. Рукопись меня томила: получилось что-то такое очень грустное, повесть – не повесть, рассказ – не рассказ, и грусть вызывает в основном то, как плохо написана. Причем по-честному указал внизу дату – 2005–2007, и особенно стыдно за «2007», поверьте: написано было в 2005—2006-м. Тем же плохоньким штилем, каким я иной раз стругаю свои газетные заметки. Но, как искренне и верно у Кальпиди —

Поэтому я не дописывал, а резал. Как показывает практика, осознанная ампутация положительно сказывается на здоровье произведения.

В-третьих – за пределами нынешнего дневникового осознания.

От отца остались в основном стихи. В двух желтых блокнотах, один из которых – без обложки. Даже не стихи – черновые записи, отец писал методом «списка»: один вариант строчки под другим, и таких списков – многие страницы. Плюс промежуточные, сырые версии, и еще окончательные варианты, которые не всегда лучше первоначальных. Стихи разного качества, мне по большей части не нравятся, но содержательно – интересны.