Меир Шалев - В доме своем в пустыне

— Это Киннерет, — сказала она, и лицо ее осветилось. Она прошла еще южнее, повернула на запад и медленно-медленно двинулась вдоль Изреэльской долины, пока не достигла Хайфского залива. — Великое море, — сказала она.

Потом она встала, перешла к другой стороне карты и, найдя Мертвое море, принялась ощупывать Негев и спрашивать «Что это?» и «Что это?» обо всех его котловинах, и высотах, и больших вади.

— Замечательно! — сказала она наконец. — Когда мы сможем ее забрать?

— Когда захочешь. Она закончена.

В длинном и в общем-то редком ряду моих воспоминаний огромный желтый кот из Дома слепых выглядит совсем как человек — на двух задних лапах, с колючей щетиной усов, рядом с другими такими же созданиями, тоже похожими на людей и тоже опасными: Дзын-Дзын-Дзыв с кометным хвостом его точильного камня, Хромой Гершон с его предполагаемым «томаганом», мясник Моше, обладатель быстрого секача, забавного произношения и мясной лавки рядом с бакалеей, и Готлиб-садовник, гребущий по дорожкам парка верхом на своей коляске.

Мясник Моше говорил «мильён» вместо «миллион» и «зиун» вместо «зиюн» [127] Зиун — искаженное «зиюн» («совокупление», ивр.) — еще один пример искажения новыми иммигрантами непривычного им иврита (как далее «тиуль»), . Своим постоянным покупательницам он рассказывал о том, «какие красивые пиёны он видел на горе Иродиён», а постоянным покупателям — «какие зиуны он имел в Тель-Авиве». Я не вспоминал о нем многие годы, пока недавно, в поезде на Хайфу, — я ехал поглядеть на тот дом, который раньше принадлежал родителям Роны, и на тот маленький двор, где мы поженились, — вдруг услышал, как какой-то человек говорил своему соседу: «Я таки поимею зиун с этой Шошаной, и не только потому, что ее таки стоит поиметь, но чтобы ее хахаль не воображал, что ему светит зиун с женой нашего Шломо», — и тут же, в честь предстоящего «зиуна» Шошаны и Шломо, передо мной возник образ мясника Моше — как он быстро-быстро рубит на куски курицу для нашего пятничного супа и расспрашивает, как мои дела в школе.

Так или иначе, желтый кот Дома слепых глубоко врезался в мою сетчатку. Мама, как я уже, кажется, говорил, ненавидела этого кота великой ненавистью, швыряла в него камни и называла не иначе как «гнусное животное». Но те же причины, что вызывали ее ненависть, у Черной Тети пробуждали симпатию. Она скребла его твердый затылок, похлопывала по могучим лопаткам, приносила ему остатки нашего субботнего обеда и ласково называла «дикарем».

Меня не раз удивляло, что они сестры. Черная Тетя была высокой, а Мать маленькой, Тетя была костистой и шумной, а Мать мягкой и молчаливой, та играла в игры и любила желтого кота, а эта читала книги и того же кота ненавидела. Одна смеялась, и прыгала, и искала общества мужчин, а другая, замкнутая и замкнувшаяся за монастырскими стенами своего тела, даже смотреть на них не хотела.

«Что я могу сделать?! — развела руками Черная Тетя на одном из секретных собраний Большой Женщины. — Так уж у меня внизу устроено!»

Вот она — гонится за коровой, что забрела с поля в переулки нашего квартала. Не помню, жила она уже тогда с нами или только приехала навестить, и уж конечно не помню, была то корова из маленькой молочной в Гиват-Шауле [128] Гиват-Шауль (Холм Саула, ивр.) — район при въезде в Иерусалим по дороге из Тель-Авива. или из коровников Лифты, но, как положено мужчине-импрессионисту, помню ее рога, слышу ее мычание и вижу синее пятно — свитер мальчишки-пастуха, который сидит — низкая полоска лба, длинные пейсы — на одном из камней в поле и докуривает сигаретные окурки, вытаскивая их из кармана и прикуривая один от другого.

Там были четыре или пять коров, которые забрели на поле полакомиться свежей травой и теперь шли и качали головами в вечном своем согласии, распространяя вокруг запах навоза и молока. Они шумно лакали воду из глубокой, как озеро, лужи, которая в те дни еще собиралась каждую зиму на нашем поле, щипали траву и оставляли за собой среди камней большие дымящиеся кучи.

Но одна корова отбилась от группы и направилась прямиком к нашим домам. Она забрела в один из дворов, испугалась хозяйки, которая начала кричать и размахивать руками, и помчалась по улице, как обезумевшая, волоча на рогах веревки с бельем и топча копытами цветы и грядки.

Поднялся большой переполох. Женщины перекрикивались друг с другом с веранд, дети забрались на большой тополь, чтобы забросать вторгшегося агрессора сорванными ветками, отцы семейств, вооружась палками от метел, поспешно ринулись в бой и так же поспешно разбежались, спасая жизнь, по своим подъездам и лестничным клеткам.