Юлия Винер - Былое и выдумки

Первой была попытка присоединиться к тургруппе из Голландии. В советском консульстве в Гааге чиновник разоблачил меня сразу.

– Гражданка Нидерландов? – спросил он меня по-голландски.

– Да, – ответила я по-русски.

– Место рождения? Когда покинули СССР? В какую страну? Почему нет советского паспорта? Каким образом получили голландский?

Как будто не лежали перед ним мои бумаги.

– Тоже голландка… – пробормотал он под конец интервью. И выдохнул еле слышно: –..ать твою…

Дипломат все-таки.

Давно меня так омерзительно не тошнило. Словно дерьмом обмазали. А члены голландской тургруппы никак не могли понять, почему это – всем им дали визы, а мне нет. И сразу отступили от меня подальше, смотрели на меня с опаской и подозрением – без причины никакие власти в визе не отказывают!

При остальных попытках мне не давали визу совсем без всякой волокиты, даже без разговоров.

Но вот свершилась бескровная советская революция. СССР, доживавший последние дни, почти признал Израиль, и поехать стало можно. С волокитой, с фиктивным приглашением от фиктивной московской компании, обеспечивавшей мне фиктивное проживание в фиктивной гостинице, за что пришлось совсем не фиктивно платить – всю эту систему разработали и ввели в пользование мгновенно! – но можно было поехать.

Самыми расхожими в те времена были слова «гласность» и «перестройка». Гласность российская меня волновала меньше, все, что она гласила, нам уже было более или менее известно. Но перестройку мне довелось увидеть своими глазами. Что, где и как перестраивалось – мне, поверхностному наблюдателю, увидеть было трудно, я наблюдала лишь внешние ее проявления. Но первая поездка, после восемнадцати лет отсутствия, так переполнена была сильнейшими личными эмоциями, что окружающего я как-то не очень и заметила. Во всяком случае, не запомнила. Вторая была очень печальная, и вообще не до окружающего было.

А вот в третьей поездке…

1991 год. Я ходила по огромной загранице под названием Москва, так интимно мне когда-то знакомой, где все говорили на единственном по-настоящему понятном мне языке, и повторяла себе – да не заграница это, не смотри на непривычные детали, это все та же Москва твоей молодости, это все те же люди, среди которых ты родилась и выросла, не заграница это, не заграница… Что-то во мне не хотело признавать этого нового заграничного ощущения, не хотело расставаться с прежним. Чем дольше я ходила, чем больше накапливалось поверхностных, как я думала, впечатлений, тем упорнее твердила себе: нет, не заграница…

И ведь ничего такого экзотического в моих тогдашних впечатлениях не было. Ничего такого, что бы не было мне знакомо по прежней моей жизни. Знакомо, да, видно, подзабылось после стольких лет. И встретить это вновь, да сразу в такой высокой концентрации – я теперь догадывалась, как видит все это «настоящий» иностранец (сама я все-таки была еще не «настоящий». Но вскоре и это пришло).

…В центре Москвы, на старом Арбате, я увидела крысу. Она шмыгнула из-под забора вокруг неких бельгийских ремонтных работ и ушла под лотки с бесчисленными матрешками-горбачевыми (цена от 300 до 2000 руб., в зависимости от количества скрытых внутри сталиных, хрущевых и пр.) и гигантскими яйцами со скорбными спасами (даже и до 3 000). Вторая крыса пробежала мимо меня на Ленинском проспекте, подле уже неактуального памятника В. И., скромно сидевшего на скамеечке с юной Н.К. Третья скользнула вдоль темного подземного перехода. А кошек уличных я в Москве не встречала совсем, в отличие от страны богатых помоек, где я теперь жила.

Зато я видела расцвет – первый, робкий – здешней рекламы. Задумана она была всегда так, чтобы сохранять самостоятельную художественную ценность – даже при отсутствии рекламируемого товара или услуг.

«Здесь аромат и вкус разумный…» – прочла я на витрине булочной-кондитерской; внутри – турецкий чай и кооперативный мармелад, 3 руб. 50 коп. за 150 г.; хлеб распродали утром. В другой булочной (хлеб сегодня не ожидался) плакатики изображали селян, в поте лица своего добывающих тот продукт, о котором тут же было сказано задушевно: «Что может быть вкуснее свежего хлеба?» – и наставительно: «Помни о тех, кто доставил его к твоему столу!»

В витринах многочисленных гастрономов давались «рецепты блюд, которые вы можете приготовить из закупленных у нас продуктов». Продукты, которые, поискав и постояв, почти всегда можно было «закупить»: молоко, кефир, масло, сметана. И рыба под названием «минтай». Кошки минтая не едят. Капризные кошки не едят многого, что охотно едят люди, когда раздобудут. Ни колбасы «Молодежная» либо «К завтраку, 3-й сорт», ни серых комковатых сосисок, ни даже роскошной «спинки лосося» по 72 руб. кило. Кошкам мяса подавай, а оно, когда есть (на рынке от 40 до 50 руб. кило), очень уж пахучее, людям сойдет, но кошки болеют.