Эйнар Карасон - Шторм

Потом я давал по телефону интервью вечерней газете, сразу после него вышло большое интервью в воскресной газете; их опубликовали в один день, — я чувствовал себя «человеком недели». Затем снова интервью по телевизору — сначала меня с двумя другими авторами пригласили на какой-то «круглый стол» о рождественском книжном сезоне, но издательство запретило туда идти, а вместо этого я пошел на какое-то интервью в утренней программе, хриплый и сонный. Мне уже в третий или четвертый раз пришлось читать отрывок из книги, и нужно сказать, это оказалось намного труднее, чем я себе представлял. Я так волновался, что сердце колотилось как-то неестественно, менялся голос, глаза застилал пот; вся атмосфера казалась враждебной, там были и другие авторы, они тоже что-то читали, в основном легкие и смешные рассказы, забавные тексты, игра слов, рассказы о детстве, все так невинно, по-доброму и без крови, зрители смеялись, а потом вышел я, в зале наступила мертвая тишина, и я начал ненавидеть всех и вся, и зрителей и остальных авторов; но потом, когда чтение закончилось и все пошли выпить чашечку кофе или стакан вина, я разговорился с другими писателями, и выяснилось, что это замечательные, достойные, дружелюбные люди, по крайней мере внешне, и мне они очень нравились, пока через несколько дней я не увидел в газетах список бестселлеров и что они заняли все первые десять мест, только я с «Кромешной тьмой» в газеты не попал.

Книгу почти не покупали!

Из-за этого я сильно нервничал, не спал по ночам; хорошо хоть, контрабандой провез в контейнере под сотню бутылок этого белого вина из Германии, теперь вот сидел и пил по ночам, чтобы успокоить нервы. Я пошел в издательство и спросил, собираются ли они делать рекламу, что-то предпринимать, раскручивать, но они совсем не беспокоились, думали о чем-то своем. «Продажа, по сути, еще не началась, все развернется только в последние две недели до Рождества». Мне полегчало, значит, все в порядке, но на следующую ночь я подумал: «А если продажа не началась, как тогда те романы заняли первые десять мест?» И на следующий день поспешил с этим вопросом в издательство. «Ну, некоторые книги уже начали расходиться». Но не моя. «Нам нужно добиться хороших рецензий, — говорили они, — люди ведь ничего о книге не знают». Потом появились рецензии. Одна в вечерней газете, очень хорошая, под называнием «В тесном кругу с бродягами»; в ней конечно же говорилось, что ни в одной другой исландской книге так много не блевали и не мочились — такое, естественно, не способствует продажам перед Рождеством, но там также было отмечено, что небольшие иллюстрации выполнены хорошо. Как ни странно, особенно хвалили девочку-поэтессу — то есть «меня». Она же больше всего понравилась и автору в целом положительной рецензии в газете «Моргунбладид» — «мать с дочерью, которых засосало в безумный мир алкашей», считались главным достоинством книги — «необходимым противовесом, как правило, монотонным повествованиям об отравлениях и преступлениях».

Но и это ничего не изменило. Даже не стали допечатывать тираж, хотя первая партия уже наверняка подходила к концу. Стало ясно, что я вряд ли получу что-нибудь еще. «А потом, в ближайшие несколько лет, книга будет продаваться?» — спросил я. Не-е-е, вряд ли, очень маловероятно, разве что случится что-то из ряда вон.

Бедолаги беспомощные. Могли бы продать намного больше, если бы приложили силы, фантазию и волю! Ведь информация о книге распространялась очень хорошо. И хотя я не стал знаменитым за одну ночь, после передачи о культуре, со мной заговаривало все больше и больше народу, например в барах, говорили, что читали книгу и считают ее лучшим романом из тех, что вышли к Рождеству. Я не вру! Умные начитанные люди и держались со мной уверенно: наконец появилось что-то о простых людях. Один даже сказал: «Эта книга горной вершиной возвышается над плоской современной исландской литературой!» Он повторил это несколько раз, когда мы тем вечером в воскресенье стояли рядом у бара. «Да-да, слыхали». — Окружающие одобрительно кивали. Но издательство как будто ушло на дно. Они вообще ничего не делали. Кончилось Рождество, наступил новый год, а весной денег у меня уже совсем не осталось. Я сильно задолжал за квартиру. Похоже, меня надули…

Люди в издательстве столько всего понарассказывали о человеке, который должен был играть роль автора этого произведения, что я, отрицать не стану, был несколько разочарован. Возможно, из-за всех этих красочных описаний его гениальности. Прямо в глаза бросалось, что он вообразил себя крутым, зажигалка Зиппо, ковбойские ботинки, хрустящая кожаная куртка, но все это как-то неестественно. Он не производил впечатление человека, на которого можно положиться, например, при кораблекрушении. Иначе говоря, похоже, крутые манеры не выражали его натуру, он просто как-то усвоил их извне. Но очень может быть, что у меня просто предвзятое мнение, не знаю…