Эйнар Карасон - Шторм

— Извини, у нас тут небольшие проблемы в типографии, — он указал на мужчин, которые остановились и ждали его, — и я еще с ними не развязался, ужасно жаль, зайди, пожалуйста, в следующий раз, — а кстати, ты чего-то хотел?

— Нет, — сказал я, но взял у Шторма заявление и протянул главному редактору, — я проходил мимо и решил занести тебе заявление и порекомендовать этого человека, Эйвинда Йонссона, тебе бы понравились…

Я заметил, что, как только я назвал имя Эйвинда и пояснил, в чем, собственно, дело, главный редактор вдруг занервничал, лицо его окаменело, он растерянно махнул рукой в сторону ожидавших мужчин и пошел, их дело явно не терпело отлагательств, но я был так рад, что всунул заявление, и с оптимизмом воскликнул:

— Я попробую зайти еще раз, прямо завтра!

— Попробуй, дружище, попробуй!

Они шумно поднялись по лестнице…

Вечером мне позвонил Шторм. Он часто звонил. Только на этот раз я почувствовал, что его что-то гнетет. Он был абсолютно серьезен. И немного удивлен, даже поражен.

— Слушай, мне тут Тейт звонил.

— Да ну! Прямо тебе? Замечательно! Должно быть, хотел тебе что-то сообщить.

— Можно и так сказать. Он сказал, что не может дать мне работу.

— Что? Позвонил сам, в тот же день, когда получил заявление, и объявил тебе это лично? — Мне казалось, что тут, должно быть, какое-то недоразумение.

— Ну да.

— Подожди… А что он сказал? Что пока нет свободных вакансий, так?.. Мы же подчеркнули, что ты мог бы начать фрилансером или просто подождать, пока что-нибудь освободится… Что он, собственно, сказал?

— Просто что для меня нет никакой работы.

— Не понял! Как он это сформулировал?

Я чувствовал, что Шторм удручен тем, что так долго приходится мне все растолковывать.

— Ну, он позвонил, представился и сказал: «Я просто хочу вам сообщить, Эйвинд, что в нашей газете для вас никакой работы нет. Будьте здоровы». И все. End of story! [68] Конец истории! ( англ. )

— Ничего не понимаю! Бред какой-то. Подожди… Можно подумать, он имеет что-то против тебя лично!

— Можно подумать, — горько сказал Шторм.

— Ерунда какая-то! В чем же может быть дело?

— Не знаю.

— Все это как-то странно. У меня слов нет!

— Да. Разве только он злится, что я однажды врезал его сыну.

— Что?

— Однажды я вмазал ему на вечеринке, лет десять — пятнадцать назад.

— Его сыну?

— Именно… Да так, что он отключился. Дома у Ислейва. Пришла полиция и мужик вместе с ними. Я наверняка тебе рассказывал.

И тут мне смутно вспомнилась какая-то история из нашей пьяной болтовни в Дании. Я был ошеломлен.

— Никакая другая причина мне в голову не приходит, — сказал Шторм.

— Да… Слушай, сейчас я спешу, давай поговорим как-нибудь в другой раз, не откладывая.

— Все нормально, до встречи.

Я чувствовал себя полным идиотом, никогда к такому не привыкну…

Еще до возвращения Шторма мы наняли двух умных мальчиков и одну девочку, изучавших исландский язык и литературу в университете, чтобы те написали задуманную нами книгу. Конечно, мы взяли с них обет молчания и, слава богу, не раскрыли весь замысел целиком, представили все как издательский эксперимент; я ничего не стал им рассказывать о Халли Хёррикейне, просто предложил неплохие деньги, для начала на месяц, чтобы они постарались написать роман о маргиналах.

Сначала я работал с ними как редактор; издательство сдавало несколько кабинетов магазину, где заказывают товары по телефону, так что помещения эти были заняты только по вечерам, и мы встречались в одном из них в девять утра, пили кофе, обсуждали задание на день, и студенты принимались писать. Как мне казалось, с большим энтузиазмом, особенно поначалу. Бодрые и энергичные были ребята. Иногда я заходил к ним в конце рабочего дня, но чаще на следующее утро; забирал готовые страницы и черновики, а также идеи, которые можно было бы развить в дальнейшем. Очень способные оказались ребята и буквально вжились в задание; несколько недель общались с городскими пьяницами и бродягами, записывали на магнитофон их рассказы, собралась замечательная коллекция. После этих исследований они совершенно по-новому взглянули на работу, собирались все это использовать, хотели даже переделать начало. Но сделано было уже немало. Они записали на листочки разговоры с бродягами и пьяницами, их рассказы и развесили на стены, там было много ценного, а потом обсуждали, как все это скомпоновать, очень были озабочены формой; считали, книга не должна быть слишком обычной и плоской, она должна быть современной, так их учили. Я сказал, что планировалось прежде всего создать книгу для всех, чтобы она хорошо продавалась. Но они сочли это странной и безнадежной затеей. Мне показалось, что я даже начал их раздражать. Когда я приходил, они смолкали, обсуждение останавливалось. Но потом я (с облегчением) понял, что дело не во мне, а в разногласиях внутри группы: классическое разногласие, любовная драма, треугольник; оба мальчика, естественно, влюбились в единственную девочку, и она ответила одному из них взаимностью.