Эйнар Карасон - Шторм

Складывалось ощущение, как будто он так и не понял, что мы ему, собственно, предложили. Вероятно, именно это и действовало мне на нервы. Неужели до него не дошло, какая удача на него свалилась? Известность и уйма денег — без затрат и забот. Любой другой на его месте радовался бы, говорил бы только «да», «согласен», «спасибо». Я, конечно, не хочу сказать, что он должен был прийти в издательство и кидаться всем на шею со слезами радости или пасть на колени и восхвалять нас за выпавшую на его долю милость, однако его поведение показалось мне несколько, ну, наглым, что ли. Он сразу стал держаться так, как будто мы пытаемся купить у него нечто весьма ценное, с чем он совсем не хочет расставаться, что-то, к чему прицениваются многие, а он собирается продать лишь тому, кто предложит самую высокую цену, хотя, конечно, по сути-то ему нечего было предложить, кроме своего имени, неизвестного и не представляющего никакой ценности, и лица для фотосъемок, неинтересного, на мой взгляд, лица.

Так что у меня об этом человеке сложилось, мягко говоря, не самое хорошее впечатление.

Похоже, все, что мы могли с него взять, — это его безмерный апломб. А держался он по меньшей мере как звезда. Говорил обычно мало, больше ждал, что скажем мы, как будто ему должны сделать предложение, над которым он еще будет думать. Бросал только что-то вроде «Возможно», «Нужно вникнуть», «Я подумаю». Я бы не удивился, если бы на следующую встречу он привел адвоката. Чтобы тот вел переговоры… ни о чем.

Да, я так считаю, потому что едва вышла книга, как он начал нам докучать. Таскал свои счета на дорогие костюмы, в которых непременно хотел фотографироваться. Хотя нам он нужен был именно таким, каким был! За это ведь его и взяли. Какой же автор, выпустив первую книгу, одевается как рок-звезда с миллионным доходом? Что это за ерунда вообще?! И хотя я с самого начала четко объяснил, что он должен делать только то, что мы говорим, и ничего другого, сразу же начались проблемы. Приходит тут ко мне Йон Самсонарсон, а с ним Сигурбьёрн Эйнарссон, компьютерщик, со словами, что людям, видите ли, не нравится, что я вмешиваюсь во все и вся. Кому не нравится? Наверняка ему! Тому, кто получает деньги просто так и на кого уже пришлось потратить больше, чем на среднего автора, который сам изрядно попотел над своей книгой, но уровень продаж оказался ниже среднего, — и, nota bene, не нужна ей была поддержка больше обычной. К тому же он хочет сам решать, какие интервью давать, а уж если мы считали нужным от какого-то интервью отказаться, он хотел, чтобы ему предоставили возможность лично объяснить журналистам, своими словами и в своем крутом стиле, что он не хочет говорить на такую-то тему. Но если уж мы не хотим, чтобы он давал интервью, то нечего давать интервью, разъясняя, почему он не хочет этого делать!

В общем, меня все это несколько раздражало. Йон и тот компьютерщик во всем винили себя. Говорили, что понимают меня. Что они на моей стороне. «Но попробуй объяснить это Эйвинду», — оправдывались эти несчастные. И я предложил им положить этому конец, так сказать, одним ударом, схватил телефон и попросил их позвонить этому типу и сказать, чтобы пришел в кабинет, as we speak [71] Пока мы разговариваем ( англ. ) . Я бы выложил ему все. Но они испугались, сказали, что лучше по-хорошему. Проку не будет, если мы начнем ссориться. С этим я, конечно, согласился. Положил трубку. Надо действовать без затей, объяснять все спокойно и доступно, тогда и Эйвинд будет делать то, что ему говорят. Точка.

Как я уже говорил, моя книга, конечно, не шедевр. Вовсе нет. Очень многое я написал бы иначе. Я вовсе не хочу снять с себя какую-либо ответственность; мне просто стало ясно, что я должен был писать ее сам. И почему я отдал этим людям свой материал? Мое детство. Мою кровь, мои слезы — и хотя в описании Йона Безродного и его молодняка все эти люди выглядят почти что фиглярами, расти среди такого безумия было, конечно, невесело. Во многих отношениях это разрушило мою личность. И никак иначе. Единственное, что в то время порой поддерживало во мне жизнь, вопреки всему тому безумному окружению, так это понимание того, что я приобретаю уникальный опыт. Что я познал нечто такое, чего никто другой даже и не пробовал. Это сокровищница моего опыта. А потом я встретил эту кучку издателей, которые, если их послушать, оказали мне большую услугу, вытащили из грязи и бедности, сделали известным, дали денег, хотя ведь на самом деле за все, что я им рассказал, за все истории, которые я им пожертвовал, вложил им в руки, почти безвозмездно выложил на стол, я заплатил страшными страданиями; кровью, потом и слезами.